Троянский катафалк

Днем капитан Сэмсон, разумеется, чисто выбритый и жующий свою неизменную черную сигару, принес мне "Геральд Стандарт". Через всю первую полосу тянулось вверху одно слово: "ВЫБОРЫ".

Но ниже была полностью напечатана речь Дэвида Эмерсона. Фотокопия, чуть меньшего размера, но все же читаемая. И достаточно крупный снимок, сделанный в офисе Себастьяна, знаменитой комнате с разрушенной теперь стеной, очевидно, сразу же после того, как я оттуда ушел (или меня "ушли"). Все знакомые лица, важные персоны, известные всей стране. И даже нога Билла Кончака.

Снаружи разразилось черт знает что, как я предполагал, но до меня доходили лишь сообщения из вторых рук. Однако было ясно, что скандал был не просто местным или национальным, он перерос в международный. Сенсационные репортажи, от вполне спокойных до истерических, от достоверных до клеветнических были напечатаны во всех газетах Америки, Европы, Азии и Австралии.

В камере особенно нечем заниматься, поэтому я просмотрел газету от начала и до конца, сначала прочитал все заголовки, потом кое-какие статьи. Конечно, я не стал читать все истории, зато внимательно прочитал статью о размышлениях администрации. Им никак не понять, почему так много аморальных поступков. Спросили бы у меня, я бы быстро им все объяснил...

Первый луч надежды мелькнул у меня во второй половине дня во вторник, когда ко мне пришли Сэмсон и Роулинс.

Сэм сообщил, что теперь полиция располагает неоспоримыми доказательствами того, что пластинку "Аннабел Ли" записал действительно Чарли Вайт и, разумеется, все последующие пластинки и альбомы Джонни Троя. Они "раскопали" несколько человек, которые помогали готовить пластинку, являясь свидетелями того, как Вайт и Трои одни в комнате готовили записи. Полиция обнаружила и того единственного человека, который при необходимости присутствовал при всех сеансах и был посвящен в обман.

– Это информация была сообщена прессе, – сказал Сэм. – Должно помочь.

– Да, должна быть дополнительная информация. Надеюсь, что скоро.

– Люди страшно возбуждены. Произошли беспорядки, когда хоронили Фрэнсиса Бойла.

Он рассказал мне о донесениях, которые только что стали поступать, о том, что произошло что-то вроде открытого бунта, мятежа. Как будто, возмущенные обманом почитатели Джонни Троя выбросили тело Фрэнсиса Бойла из гроба.

Потом заговорил Роулинс:

– Пока я завяз с Кончаком, Шелл.

У него был усталый вид.

– Крепкий орешек. Он не расколется... разве что перед смертью. Но мы возьмемся за его окружение, уже нашли кое-кого из "красоток", с которыми он обтяпывал свои дела.

Он подмигнул.

– Мы все знаем, что ты не виноват, Шелл, но мы должны все сделать так, чтобы, как говорится, ни к чему нельзя было придраться.

– Я все понимаю. Я и сам не был уверен, что это не я, после того, как наслушался Бэрона и некоторых других.

Копы рассмеялись.

Итак, положение улучшилось.

Но мне требовалась большая помощь. История разрасталась, как снежный ком, и пока не начала таять. А сейчас граждане приступили к голосованию. Конечно, фотография, помещенная в газете, где запечатлено "тайное совещание" в офисе Себастьяна, стала известна всей стране, всему миру. Несомненно, она произвела впечатление.

Достаточно ли сильное?

Про меня, естественно, писали всякие небылицы. Одна газета утверждала, что я стою во главе какого-то дьявольского заговора. Дуерфы утверждали то же самое, но от них я ничего другого и не ожидал.

Однако правда приобретала все более широкую известность. Себастьян был настолько дискредитирован, что на его месте я бы провалился от стыда сквозь землю. Вместе с ним погорели многие его клиенты, лопнули, как воздушные шары, пронзенные иглой. Пришло время переоценки ценностей, гении были так же быстро развенчаны, как и взлетели на олимп.

Насколько пали в цене акции Хэмбла, я не знал. Да и никто бы этого не сказал наверняка, все выяснится уже после того, как станут известны результаты выборов. А это произойдет спустя значительное время после того, как закроются избирательные участки.

Когда я принимался об этом думать, у меня начиналась нервная дрожь. Теперь против меня можно было выдвинуть множество обвинений, дальше будет еще больше. И если только Хэмбла выберут Президентом, моя песенка будет спета.

Я громко застонал.

Что если он уже избран?

От одного лишь предположения у меня начался не то бред, не то сон наяву, ночной кошмар в состоянии бодрствования. В какой-то розовой дымке мне представлялось то, что произойдет, как если бы это уже случилось.

Видения исчезли, розовый туман пропал, но я продолжал громко стонать. Единственное, что я мог сделать, это сидеть в своей камере, думать, потеть и дрожать от страха.

Поэтому я сидел.

Думал.

Потел.

И дрожал.

Был уже поздний вечер, когда Сэмсон и Роулинс снова пришли, Сэм улыбался. Он положил свою руку мне на плечо и сказал:

– Ну, Себастьян раскололся. Раскололся, как только услышал. Короче, важно то, что он сознался в том, что убил Чарли Вайта.

– Не может быть!