Тройка без тройки

Ипполит долго смотрит на собеседницу и, видимо, убедившись в ее глубокой заинтересованности всем происходящим, начинает рассказывать.

— В одном дворе, в Грибном переулке, нужно организовать футбольную команду из мальчишек. Предлагали Смирнову пойти туда…

— А он что?

— А он не хочет.

— У Смирнова всегда нос к небу. Как же! Мировая величина и вдруг пойдет в какой-то Грибной переулок!

Ипполит нагибается, срывает травинку и начинает ее жевать.

— Понимаешь, Тоня, весь разговор при мне шел. Я тут же стою и слышу — Смирнов наотрез отказывается. Уперся — и хоть бы что! И так мне жалко стало этих самых мальчишек. Поверь мне, я в глаза их никогда не видел, а жалко. Взял да бухнул — давайте, товарищи, я туда пойду, потренирую их, научу правильно играть, расскажу, как совмещать игру с учебой… Конечно, они не согласились. Говорят, сначала себе перевоспитай…

Тоня слушает внимательно. Кажется, сейчас она вместе с рассказчиком начнет искать выход из создавшегося положения. Но вдруг вырывает изо рта молодого человека травинку и со смехом убегает.

Антон Яковлевич действует

Просторное, с высокими окнами и ослепительно чистыми стенами помещение цеха залито ярким весенним солнцем. У длинного белого стола стоит Ипполит. На нем сейчас белый халат и белая маленькая шапочка. В руках воронка, из которой он выдавливает крем. Крем ползет тонкой пахучей струей и ложится на торт в виде причудливых розанчиков, листочков и фигур. Через несколько часов эти, уже совсем оформленные, кондитерские изделия уложат в большие белые коробки, загрузят ими автомобили и развезут по магазинам. Рабочие, служащие, школьники будут кушать красивые и вкусные торты и удивляться мастерству кондитеров.

Ипполит смотрит на часы. Еще десять минут — и конец смены. Как быстро за работой время пролетело!

В дверях цеха показывается Тоня. Она быстро идет к своему рабочему месту, застегивая на ходу халат.

— Завяжи-ка тесемочки, — говорит она, протягивая руки Ипполиту. — Скорее, уже время!

Ипполит завязывает тесемки сначала на правой руке, потом, когда Тоня протягивает ему левую, покорно завязывает и на левой руке.

— Сама опоздала, а теперь торопишь.

— Была у Григорьева, в фабкоме, — оправдывается девушка, проверяя, прочно ли завязаны банты. — Шла на работу, а меня позвали туда. Нашу волейбольную команду уже всю рассовали.

— Как рассовали? — спрашивает Ипполит, собирая свои инструменты.

— Да так. Перетасовали и рассовали. Клава пойдет к девочкам на Дальнюю улицу. Женя, Оля, Вера — в детский городок. Соня — в пионерский лагерь. Все берут шефство по волейбольной линии.

— А ты куда?

— Я иду в Грибной переулок, где живет наш Антон Яковлевич. Ну, туда, куда отказался идти Смирнов.

Ипполит молча отходит в угол цеха и аккуратно укладывает в настенный ящик свои инструменты. Также молча направляется он к выходу, но, не доходя до него, возвращается обратно, к столу, где уже работает Тоня. Несколько минут наблюдает за тем, как ловко орудует девушка своей воронкой, какие причудливые узоры вырисовывает на тесте струя крема. Потом спрашивает:

— А ты не слыхала, кто идет в Грибной переулок по футбольной линии? Ведь неизвестно, сколько еще пролежит Гаврилов в больнице.

— Слыхала, — смеется Тоня. — Ты идешь.

Ипполит обижается:

— Я тебя серьезно спрашиваю, а ты шутишь.

— Пока еще никто не идет. Ждут, когда выздоровеет Гаврилов. А чего ждут? Почему, действительно, не пошлют тебя? Мне доверили, Соне доверили, всем доверили. А тебе нет?

Ипполит краснеет, затем становится совсем пунцовым.

— Нельзя меня послать, Тоня! Из-за характера. Неуравновешенный у меня характер.

— Насчет характера — это правильно. Наделаешь там дел, чего доброго.

Ипполит не находит, что ответить на это безусловно справедливое замечание, и отходит от стола.

Через четверть часа, приняв душ, он, в синем костюме, с зачесанными назад влажными волосами, выходит через проходную будку на улицу. И тут же в дверях сталкивается с Антоном Яковлевичем.

— Здравствуй, Ипполит! — говорит старый мастер, знающий слабое место молодого человека и потому четко произносящий в слове «Ипполит» оба «п».

— Здравствуйте, Антон Яковлевич! Что это вы вдруг на фабрику идете? В отпуску, а идете? Наверное, насчет своего изобретения.

Старый мастер отводит молодого кондитера в сторону, чтобы не мешать входящим и выходящим людям, вынимает из кармана красную коробочку с сигаретами и не спеша проделывает всю процедуру, какую совершает всякий раз, когда закуривает: продувает мундштук, ломает пополам сигарету, разминает ее между пальцами, вставляет ее в прочищенный мундштук, зажигает спичку. Все это делает он молча и, только закурив, приступает к разговору:

— Не только насчет изобретения. У меня еще другое дело есть на фабрике. А, кстати, именно ты и можешь мне помочь.

— Я? Чем же я могу помочь, Антон Яковлевич? — удивляется Ипполит.

— Как чем? Ведь ты у нас в фабричной команде левый защитник?

— Не левый, Антон Яковлевич, а правый.

— Ну, это я от себя считаю. Когда я сижу на трибуне, а ты играешь — ты слева от меня. Потому я и считаю тебя левым защитником.