Тройка без тройки

Антон Яковлевич оглядывается вокруг, не спеша осматривает весь сад, аллеи, украшенные флажками и посыпанные желтым песком, скамейки, сверкающие свежей краской… Потом робко говорит:

— У вас тоже очень хорошо. Но им хочется у себя во дворе играть. В футбол.

— Пусть играют. Мы им запретить не можем.

Антон Яковлевич решает применить последнее средство:

— А вот у нас во дворе есть такие, кто против футбола. Хотят даже закрыть его!

Эти слова Антон Яковлевич произносит очень громко. И смотрит, какое впечатление они произведут на собеседницу.

Но Анна Павловна не падает с лестницы, не роняет молотка на землю, словом, сообщение о закрытии футбола не производит на нее никакого впечатления. Она молча продолжает привязывать веревочку к гвоздю и, только покончив с этим делом, говорит:

— А вот мы никак не можем открыть его. Посудите сами, — рука, вооруженная молотком, показывает в один конец сада, — там у нас уголок для самых маленьких. Вот это, — молоток поворачивается в другую сторону, — территория юных натуралистов. Там — аттракционы. Левее — юные техники. Места для футбола никак не выкроишь.

Антон Яковлевич радостно восклицает:

— Тогда вам есть полный смысл перенести свою футбольную деятельность во дворы. К нам, например.

Анна Павловна теперь уже опускает голову вниз.

— Заняться еще вдобавок ко всему дворами?! Нет, увольте! У нас вся детская работа сосредоточена здесь. Мы за лето обслуживаем три тысячи человек!

И словно для того, чтобы эта цифра прозвучала еще солиднее, она три раза стучит молотком по гвоздю. Потом опускается вниз на две ступеньки, наклоняется к Антону Яковлевичу и совсем другим, доверительным, тоном говорит:

— А кроме того, футбол — ведь это же страшная игра. Я рада, что его нет у нас в городке. Что угодно, но только не футбол. Все мы с такой любовью выхаживаем каждый цветок на клумбе. И допустить, чтобы тут начали играть в футбол. Полный разгром!

— Значит, чтобы у вас были цветочки целы, пусть бьют окна во дворах у нас?

У Анны Павловны сразу пропадают дружеские интонации в голосе. Теперь она говорит строгим, официальным тоном:

— Нет, почему же? Мы будем очень рады, если ваши дети будут ходить к нам.

— Кататься на каруселях? — не без ехидства спрашивает Антон Яковлевич.

— Не только на каруселях — и на качелях. А по воскресеньям — и на осликах.

Антон Яковлевич безнадежно машет рукой.

— Тогда вы меня извините, Анна Павловна. Мой Вася как-нибудь обойдется без осликов.

Он несколько минут стоит еще под деревом, не зная, продолжать разговор или уже все сказано. Потом вежливо, но совсем чуть-чуть, приподнимает кепку и уходит.

Точно так же приподнимает он кепку, проходя мимо сторожихи. Та не может удержаться, чтобы не спросить:

— Поговорили с Анной Павловной?

Антон Яковлевич останавливается.

— Поговорили. Только ни до чего не договорились.

И в третий раз приподнимает кепку.

Девочки и Володя действуют

Таня и Наташа очень любят огромный широкий и мягкий диван в комнате Елены Ивановны. Когда садишься на него, сразу проходит усталость, забываешь обо всех неприятностях. Такой это гостеприимный диван, ласковый и нежный, как друг.

И сейчас обе девочки сидят, забравшись с ногами, на этом диване. Таня читает журнал, Наташа вышивает. Она первая во всем дворе рукодельница. Была еще Ирина Ивановна, но она уехала вместе с отцом в Чебоксары. А кроме того, даже Ирина ни за что не сумела бы придумать такие узоры, какие придумывает Наташа.

В углу, в кресле, сидит Володя. Он, собственно, ничего не делает — он ждет, когда Таня просмотрит журнал и передаст ему.

На полу у дверей растянулась Маришка. Правда, голый пол — это не диван, даже не кресло, но по тому, как сладко спит собака, можно судить, что иногда и твердые доски кажутся мягче перины.

Таким же глубоким сном, только не на полу, а на острых ребрах батареи центрального отопления, спит кот Семен. Лишь изредка во сне он ленивым движением почесывает лапкой свою белую мордочку с большим темным пятном возле самого носа.

— Предводитель восстания рабов в древнем Риме, семь букв, кончается на «к», — говорит Таня. — Кто это?

— Разве есть кроссворд? — заглядывает в журнал Володя.

— И ребус и кроссворд. Но ты не ответил на мой вопрос.

Наташа обрывает нитку. Взгляд ее падает на батарею, на спящего кота Семена, на его темное пятно возле носа, которое вдруг напоминает ей кляксу. И она со вздохом произносит:

— Вот вы не можете представить — у меня сейчас нет настроения о чем-либо думать, куда-либо ходить, развлекаться. Вот сидела бы на этом диване всю жизнь — и все.

— А что такое особенно случилось? — интересуется Володя.

Наташа возмущена до крайности: только Володя может задать такой вопрос! Весь двор знает, что случилось именно особенное, а он… И главное, этот спокойный и безразличный голос, эта ничего не выражающая поза! Теперь уже ей самой сразу становится невмоготу спокойно сидеть на одном месте. Она делает резкое движение, спускает ноги на пол — и катушка ниток падает с дивана и катится к двери.