Тройка

Но ты бы только посмотрел, Алекс, во что они выряжались в этих боях за Северным полярным кругом! Они облачились в амфибоподобные мегаскелеты. Прямо ходячие крепости. Им было нипочем все, кроме прямого попадания атомной бомбы. Но если только ты попадал внутрь «амфибии», то уже навсегда. Выйти оттуда было все равно что оказаться в положении краба, лишившегося панциря. Камешек в твой огород, Алекс.

Когда я не летала по небу, то занималась мытьем грязной посуды в столовке, или отжималась в гимнастическом зале, или просто сидела в общей комнате и слушала радио.

Меня занимал вопрос о тайных целях тех, кто затеял весь этот погром. Они что, действительно надеялись при этом выжить? Или я что-то не поняла? Или они, напротив, задумали сжечь себя, а нас всех просто заодно? Забрать с собой, как рабов, погребаемых вместе с мумиями фараонов? Но зачем? Чтобы доказать, что они владеют целым миром? В принципе, конечно, можно считать так: «для того, чтобы что-то уничтожить, этим надо сначала овладеть». Тогда это может сойти за объяснение столь сложного плана самоубийства.

Но у меня было другое предположение. Я подумала, что эти шишки наверху просто чем-то напуганы. Мне показалось, что они испугались Чего-то, что может случиться в 2000 году. Настолько испугались, что с того момента жили с постоянно приставленным к виску пистолетом. На случай, если курок придется нажимать в большой спешке. Ну, как шпионы, которые всегда хранят во рту капсулу с цианидом. На тот случай, если произойдет что-то ужасное.

Я думаю, что они испугались ангелов, которые возвращались на Землю. Потому что это были Земные Ангелы, и они могли вытурить их из песочниц Власти и отобрать привычные игрушки. Вот что заставило их просыпаться в поту от страха. Но конечно, я могу и ошибаться.

Или могу фантазировать, как обычно. На самом деле это, конечно же, моя фантазия. Я не была в женской тюрьме, Алекс. Я просто не знала, где я.

Какие-то военные из высших чинов привязали меня к стулу в пустой белой комнате. Меня допрашивали. Большое военное начальство было мной очень недовольно. Они сказали, что у меня очень и очень серьезные неприятности. Что у меня очень большие неприятности. Я гнусно, подло удрала со своего поста и посмела съесть двух мирных граждан. И то, что я сожалею об этом, ничего не меняет.

Там я писала тебе любовное письмо, мысленно, потому что мне не давали бумаги. Они не давали мне также и одежды. И не включали свет. От сидения голой в темноте я заболевала и становилась покорной. Они сказали, что дадут мне одеться, только когда я признаю свою вину.

Но я призналась! Еще в 1990 году! Да я признавалась миллион раз! Они что, не слушали?

— Я сдаюсь! — сказала я. — Я все скажу! Все, что вы хотите услышать!

Это не привело ни к чему хорошему.

— Я далее свидетельствую, что делаю заявление о признании вины добровольно, а не по принуждению, полностью сознавая свои юридические права и законные последствия этих показаний, — говорила я им. — Я также осведомлена, что все эти биометрические показания и схемы могут и будут использоваться против меня этим законно созванным военным судом ублюдочных дегенератов-марсиан, которые собрались, чтобы выжечь мне глаза и поджарить на газу мою задницу. Но я поклянусь во все этом, если вы, ублюдки, уберете кляп из моего рта!

— Давайте! — говорила я им. — Ну, давайте, жгите мне руку паяльной лампой! По крайней мере, я увижу ваши уродские морды.

Но они не дали мне их увидеть. Я не видела также и себя. Это, вероятно, было мудро. Учитывая мою предшествующую историю, я могла быть практически кем угодно.

— Ну, сделайте хоть что-то! Вы, цыплячья отрыжка! Развяжите ремни! Вытащите кляп! Снимите эти дурацкие бахилы с моих ног. Вы еще пожалеете, вы, дерьмо с четырьмя звездочками! Я растерзаю вас собственными зубами! Выпустите меня отсюда! Куда вы спрятали Алекса?!

— Признаю. Не бейте меня! Я признаюсь! Не бейте! Я признаюсь. Не давите! Я сломалась. Я раздавлена.

— Что? Правильно, сэр. Я прошла сквозь стену.

— Я устала, сэр. Мне нужен отдых.

— Все правильно, сэр. Я встретила их в боулинге.

— Потому что так получилось. Я не могла сдержать себя. У меня путались мысли.

— Нет, нет! Это было не так. Я знаю, что поступила неправильно, сэр, но я не была нормальной личностью. Я провела двадцать лет в заморозке!

Обвинители разражаются слезами. Адвокат обращается к суду.