Тройная игра

— Почему это он мой любимчик? — начал было привычно чесать зубы Гуськов. — Он разве не твой? Что такое случилось? Обидел он тебя, да? Так сейчас не советские времена, мы теперь любовными треугольниками не занимаемся. Это, знаешь, раньше…

— Да бросьте вы, Владимир Андреевич! — не на шутку разозлилась Нюся. — Вы же прекрасно понимаете, что из-за такой ерунды я бы вас тревожить не стала, сама бы как-нибудь со своим многоугольником разобралась…

— Ну хорошо, хорошо, — попытался успокоить ее Гуськов. — Давай в двух словах, что там у тебя.

— В двух словах? В двух словах вряд ли… Ну ладно… Я буквально вчера узнала, что Грант, то есть Разумовский, — он такой же агент ФСБ, как и я. Только я без легенды, у меня, так сказать, все наверху, все наружу, а его внедрили по самой настоящей легенде, как якобы уголовника, и он закрыт так глубоко, что даже вон и вы не догадываетесь…

— Это где же ты такое узнала? — посерьезнел, сразу обратившись во внимание, Гуськов.

— Подслушала вчера разговор в кабинете генерала Кузьмичева — это мой куратор, — пояснила она.

— Ничего не путаешь? — озабоченно спросил генерал.

— Да с какой стати!

— Откуда мне знать… Ты ж дама, а у вас, у баб, свои взгляды… на жизнь… на происходящее. Может, он тебе изменил, а ты уж и готова ему подлянку сделать… Ну это я к примеру…

Нюся вздрогнула.

— Опять вы за свое!.. А я вам даже больше заявлю: генерал Кузьмичев сказал кому-то, что очень рассчитывает на оперативный дневник агента Гранта. Вот получим, мол, его сегодня-завтра, и сразу все станет ясно. У Гранта глаз — ватерпас…

Гуськов задумался. Глубоко, крепко. Если Грант — действительно давно внедренный к ним агент, то он и о нем, и о Суконцеве, и даже о самом министре, который им, Гуськову и Суконцеву, покровительствует, знает столько, что мало не покажется. Как раз столько, чтобы раздуть огромнейший скандал и министра скинуть, о чем на Лубянке давно уже мечтают… Впрочем, если Грант — «двустволка», двурушник — что же он раньше-то себя в таком качестве не проявил? Что же он этот дневник для себя писал, что ли?

— Ой, что-то мне не верится, — пробормотал он, пройдясь из угла в угол. — Чего ж он раньше-то дневник этот твоему генералу не показывал?

— Они говорят что-то вроде того, что он, мол, типа законсервирован был, ну Грант-то. А теперь ему вроде грозит какая-то опасность и он побежал за помощью в ФСБ…

— Типа, типа, — передразнил Гуськов. — Что-то ты мне, девка, горбатого лепишь. Как, говоришь, фамилия генерала?

— Какого? Куратора моего? Кузьмичев.

— Может, и не врешь, — задумчиво сказал Гуськов. — Хотя никак не пойму — ты обо мне печешься или еще с чего задергалась?

— Как «с чего»! А если про меня тоже в этом гребаном дневнике есть?! Это ж значит, меня посадят! Прямо сразу! А я из-за такого дерьма не только сидеть не хочу, я даже копейкой не хочу поступиться, понимаете? Я хочу, чтобы все осталось как есть, меня это вполне устраивает!

— Ладно, понял я тебя… Главное сейчас для нас с тобой, да и для всех — придумать, как этот нежданный удар нейтрализовать, согласна? Ах, Грант, собачий ты сын! А я-то с ним, блин, чуть ли не как с братом…

Нюся криво усмехнулась.

— Вот и я тоже… как с братом… А он, подлая душа, на соплячке жениться собрался!

— А! Ну тогда все ясно. Короче. Значит, ты сама смотри за ним в оба. Будь на стреме, поняла? Чуть чего проклюнется, на твой взгляд, опасное — сразу звони мне. Это одно. А дальше я думаю так: обыск на квартире я ему устрою без проблем. «Маски-шоу» в этом его «Милорде» — тоже. Пусть ребята все там прошерстят как следует.

— А как насчет него самого? Мочить не будете?

— Экая ты дуреха! — мягко сказал генерал, проведя ладонью по спине и задержав руку на ее ягодице. — Кто ж такие вопросы задает, дурочка! Примем меры, примем.

— Очень надеюсь! — фыркнула Нюся, безуспешно пытаясь выскользнуть из-под его настойчивой руки.

Часть вторая

1

Денис Грязнов.

То утро начиналось в офисе нашей родной «Глории» как обычно. Я торчал с умным видом на своем рабочем месте, у себя в кабинете. Сева Голованов, Кротов и Филя Агеев, основная наша ударная сила, курили на лестнице, трепались. Один только Макс был по-настоящему занят делом: неутомимо выколачивал из своей могучей компьютерной техники какую-то подноготную правду, но и это, похоже, делалось им для себя — дверь компьютерной была нараспашку, что вообще-то случалось очень редко. Взъерошенный Макс то и дело возникал на пороге, смотрел на меня бессмысленными глазами, бросал какую-нибудь неожиданную хреновину, вроде: «Представляешь, у китайцев фиолетовый цвет означает сомнение», — и снова исчезал, едва заслышав, как заскрежетал дисковод, вошедший в соприкосновение с прилетевшей из всемирной сети информацией.