Тройная месть

Некоторые болтали, что Медик может видеть людей насквозь — на самом же деле он просто был предельно внимателен, не упуская из виду ни одной мелочи в меняющемся выражении лица, ни одного непроизвольного жеста. Несомненно, помогал и курс психологии, усвоенный им, как и все остальные институтские предметы, на «отлично». Конечно, он ничего не смог бы добиться от этого «крысеныша», да это ему и не было важно. Он продолжал тянуть время, чтобы ублюдок, «стреноженный» в дальнем углу, хорошенько помучился, чтобы страх проник в каждый закоулок его темной душонки, пробежал пронизывающим холодом по внутренностям, заставил трястись в лихорадке и потеть. «Пусть этот холеный жеребец взмокнет и уписается. А потом я пообщаюсь немного со слизняком, загубившим жизнь моей малышки», — несомненно, решил Медик.

* * *

Роман прекрасно помнил тот день, каждую его незначительную, казалось бы, деталь, каждое произнесенное слово, словно все это случилось с ним вчера.

Его младшей сестренке Танюшке стало плохо, ее тошнило и рвало. Уже давно вышло все, что она съела за последний день, но рвота не прекращалась. Попытка выпить стакан воды привела к новому жестокому приступу — вода с примесью желчи струей хлынула обратно, не задержавшись в ее желудке и пяти минут. Хрупкое тельце малышки совсем ослабло, личико приобрело зеленоватый оттенок, она стала похожа на тоненький подвядший стебелек, готовый вот-вот сломаться прямо на глазах безумно любящих ее родных. Еще день назад его малышка была прелестным бутоном, обещавшим распуститься через пару-тройку лет, превратившись в скромный, не самый яркий, не самый броский, но такой обворожительно нежный и чистый цветок…

Решили немедленно ехать в инфекционку. У Тани взяли анализы, поставили систему, положение стабилизировалось, малышка уснула. Мама осталась дежурить, но в восемь вечера неожиданно вернулась. Увидев ее, Роман пережил шок, сердце сжалось в предчувствии непоправимой беды. Впервые он видел мать такой растерянной, подавленной, разбитой. Ее голос звучал глухо, каждое слово ей приходилось будто выталкивать из гортани, но звуки словно сопротивлялись, не желая выходить. Казалось, они царапают ей горло, оставляя глубокие раны.

Так они узнали, что у их тринадцатилетней малышки, у их Танечки, токсикоз первой половины беременности, плоду пять недель. Роман не хотел, не мог поверить — врачи ошиблись, такого просто не могло быть. Танюшка еще ребенок, она ни с кем не встречалась, он знал это абсолютно точно! Роман едва не признался, что частенько следил за сестрой, старался не оставлять без пригляда, гонял сомнительных типов, не позволяя им крутиться вокруг милашки-сестренки…

К сожалению, этот кошмар был лишь началом разыгравшейся позднее трагедии.

Глава 10

Наконец Медик подошел и к Рэму. Красавец действительно сильно вспотел, крупные капли покрывали его мускулистую грудь и, собираясь, струйками стекали на стул, можно было сказать, что парень сидел в луже не только в переносном, но и в буквальном смысле выражения. Рэм жалобно щурился, часто моргал, отвечал сбивчиво, слегка заикаясь. «Этот жлоб труслив как заяц. Хотя не стоит обижать симпатичного зверька, сравнивая с этим сгнившим изнутри и смердящим теперь нестерпимой вонью отбросом». Вслух же Роман почти по-дружески предложил:

— Ты напрасно так боишься меня, Рэм. Просто расскажи мне, что ты делал двадцатого мая, шаг за шагом, движение за движением. Я с большим интересом выслушаю тебя. Кстати, именно об этом мне только что поведала твоя подружка.

— Я не помню, что это был за день, это же так давно было. Даже не знаю… что говорить.

— Хорошо. Не будем тратить время на уговоры, а освежим твою короткую память.

В руке Романа появился шприц, набирая лекарство из ампулы, он спокойно продолжил:

— Несколько уколов, и ты, Рэм, сможешь в точности, без малейших ошибок, восстановить все, что произошло с тобой за последние полгода, а уж последний месяц распишешь по минутам!

— Что?.. Не надо… Не надо!

Рэм побледнел, захрипел, застонал, начал извиваться, но веревки были прочны, к тому же к стулу решительно приближались трое громил — сопротивляться глупо… Рэм обмяк и затрясся, к каплям пота добавились градины слез.

— Не бойся, Рэм, это всего лишь уколы — раз, и все, кстати, это безобидный новокаин. Но вот если и он не улучшит твою память, боюсь, придется принять более жесткие меры. Расстегни ему ширинку, Сом, и стащи штаны до колен.

Одного укола в пах было достаточно, чтобы развязать язык красавчику. На самом деле было не так уж и больно, к тому же сам новокаин является обезболивающим средством, и вроде бы ничего страшного пока не произошло. Но Рэм уже давно понял, что с ним не играют, получив последнее недвусмысленное предупреждение, он сам себя поразил удивительным красноречием: откровения полились из него, как вода.

Он кричал, вопил, срывая голос, что они с Виткой действительно убили ее, эту чистоплюйку! Она им надоела, намозолила глаза, заносчивая такая, недотрога!