Троица

Йорк с глубоким вздохом подчинился. Ему с трудом верилось, что перед ним он, тот самый человек. Приказы звучали столь четко и непререкаемо, что впору даже усомниться. Куда делся тот безбородый юноша? Кто пришел вместо него, такой жесткий и надменный? Из ларчиков достали шелковые мешочки, где позвякивали заветные серебряные половинки. Потянув за тесьму, Йорк вынул их и положил королю на ладонь.

– Благодарю тебя, Ричард Плантагенет, герцог Йоркский. Теперь вы оба можете удалиться, пока я снова вас не призову. Оставьте меня. Ну а если будете молиться, то молитесь, чтобы лорд Сомерсет в Тауэре пребывал все еще в целости и сохранности.

Йорк и Солсбери с глубоким поклоном вышли – бок о бок, со всем тем натянутым достоинством, которое им удавалось сохранить. Граф Перси проводил их взглядом, полным несказанного удовлетворения.

– Этот день я буду помнить долго, ваше величество, – грубовато польстил он. – День, в который вы вернулись повелевать, вышвырнув прочь всех этих негодяев и их прихвостней.

8

Приближаясь к королевскому дворцу, Маргарет слышала, как семь раз бархатисто пробил колокол Вестминстера. Низкое утреннее солнце в сизом от туч небе едва проглядывало масляным желтоватым пятном. Ночь королева встретила у камина в Виндзорском замке, из которого после того, как гости посрывались с мест, словно ушла сама жизнь. Не было больше праздничной рождественской суеты. Ночь тянулась без конца и края, а Маргарет изнывала без новостей. Наконец она решила, что ждать больше нельзя. Ее муж отправился в Лондон с самыми преданными лордами, но из ума не шли мысли одна тревожнее другой: а вдруг он там от переутомления снова заболел, упал в обморок, а то и вовсе впал в беспамятство, пока она здесь торчит возле жаркого камина, бездумно и бесцельно транжиря время до рассвета. Думать об этом, понятно, нелепо, но у Маргарет была обида, что Дерри Брюер ее предал, ушел с мужем. Хотя понятно, что это глупость. Его место сейчас именно подле короля – она это знала, но вместе с тем так привыкла к тому, что он всегда рядом. Без него она чувствовала себя веретеном, что одиноко крутится, а нить на нем свивается все туже.

Для сборов в дорогу она подняла с постелей слуг – это помимо тех, кто ночью и без того не спал или дежурил на стенах замка. Двенадцать дней Рождества традиционно считались временем примирения, так что Маргарет без огорчений сняла с охраны замка еще и две дюжины стражников, чтобы стерегли ее в дороге от кочующих бригандов. Трое медиков, что пеклись о здоровье Генриха, не замедлили изъявить живейшее желание тоже ее сопровождать. Без ухода за королем их существование здесь становилось совершенно бессмысленным, так что Хэтклиф с Фосби, а с ними и Скрутон буквально ухватились за возможность следить за поправкой Генриха, так сказать, на месте.

«Маленькому Эдуарду будет вполне безопасно здесь, в уюте и тепле вместе с кормилицей», – не переставая внушала себе королева. Между тем с самого рождения сына Маргарет не оставляла его ни на одну ночь и потому очень переживала, как он там будет вынюхивать и выискивать маму, а потом безутешно плакать, когда ее нигде не окажется. Она нахмурилась на жгучий холод и на свою нерешительность, еще сильнее закутываясь в плащ с капюшоном, такой длинный, что частично прикрывал круп лошади.

Для быстрой езды на дороге было слишком темно, но мили сглатывались и мелкой рысцой. Постепенно лицо у Маргарет на холоде совсем онемело, а брови заблестели от кристалликов то ли снега, то ли льда. Рассвет застал ее в пути, но усталости она не чувствовала, вся живя предвкушением скорой встречи с Генри. Эта радость в ней еще не начала тускнеть. Она наполняла каждый ее вдох восторженной нежностью и тем внутренним теплом, что побеждает зимний холод.

Хотя присутствовала и толика негодования, как бы Маргарет ни старалась его от себя гнать. Все то время, что ее муж лежал без сил, совсем беспомощный, она неустанно хлопотала, чтобы его имя и значимость не угасали, а он, едва очнувшись, в тот же день ускакал с людьми вроде Бекингема и Перси, про нее и не вспомнив. Эта досада сидела внутри болезненной занозой, которую нет-нет да и заденешь, и деваться от нее некуда.

Большой зал Вестминстерского дворца, куда она прибыла, напоминал собой нечто среднее между казармой и конюшней: там, где днем заседают судьи или парламент, сейчас топтались, пофыркивали и тихонько ржали лошади, а на свободных местах вповалку лежали люди. Жарко и беспокойно пылали светильники, их свет Маргарет заметила еще снаружи.