Троица. Будь больше самого себя

Давайте на мгновение вернёмся к шизофрении. Что мы знаем об особенностях работы дефолт-системы мозга у людей, имеющих соответствующие отклонения, или находящихся в этой области спектра континуума психических состояний?

Прежде всего, любой психиатр скажет вам, что шизофрения всегда характеризуется так называемым «нарушением мышления». Под этим термином психиатры понимают своеобразную причудливость мышления, свойственную пациентам, страдающим шизофренией.

Удивительно в этом мышлении вот что: сколь бы, странными, даже абсурдными ни казались нам мысли, которые производит мозг шизофреника, он продолжает мыслить в рамках формально-логических связей (пусть и весьма своеобразных).

То есть отдельные понятия, которыми он пользуется, остаются как бы сохранными, а вот связи между ними нарушаются – возникает множество случайных ассоциаций, разных вариантов, странных обобщений, никак не отражающих реальное положение дел.

Из набора стимулов и ассоциаций пациент с шизофренией словно бы специально выбирает самые удалённые, частные, необычные. В результате сама его мысль выглядит причудливой и абстрактной, словно бы он находится, как говорят в таких случаях, «в каком-то космосе».

И должен сказать, что этот «космос» неудивителен, если вспомнить исследования мозга пациентов с шизофренией с помощью фМРТ.

Активность их дефолт-системы становится столь мощной, разгоняется с такой силой, что вся её внутренняя логика и структура рушится (что, впрочем, лишний раз доказывает, что она не была достаточно жёсткой).

Всё вдруг оказывается связано со всем, факты сталкиваются в хаотичном порядке.

Ощущение действительности теряется, и собственная внутренняя психическая деятельность пациента начинает восприниматься им как внешние по отношению к нему, галлюцинаторные образы.

В результате человек буквально теряет чувство собственной «личности»: он не понимает, кто он, где он, что с ним происходит. Он начинает воображать себя то тем, то другим – то Христом, то подопытным марсиан, то агентом спецслужб, – словно случайно надевает на себя какие-то карнавальные костюмы.

Как мы помним из «Чертогов разума», ощущение собственного «я» порождается именно интегративной деятельностью нашей дефолт-системы.

Мы – те, кто мы есть, потому что занимаем соответствующее место в той «внутренней стае», которую рисует наша дефолт-система на основе тех социальных связей, в которых мы состоим.

Но если структура дефолт-системы рушится – из-за болезни или, например, вследствие интоксикации LSD, – то и чувство уверенности в нашем собственном «я» пропадает.

Однако же, даже при всём при этом общая логика, структура – пусть и абсурдная, нелепая, неадекватная, не всегда понятная внешнему наблюдателю, – сохраняется.

Как такое может быть? За счёт более высоких когнитивных функций, а именно логики языка, который продолжает оперировать понятиями.

То есть, грубо говоря, я могу потерять связь с реальностью и внутреннюю структуру своего мышления (за него как раз и отвечает дефолт-система нашего мозга), но слова-понятия, которыми я пользуюсь, от этого не лишаются смысла – они продолжают что-то обозначать.

Связи, которые мы устанавливаем между понятиями, – это процесс, который непосредственно связан с мышлением и, соответственно, с работой дефолт-системой мозга.

Но сами по себе понятия (слова) – это нечто, что существует как бы отдельно от их значений, и регулируется их функционирование работой других зон мозга (в частности, зонами Брока и Вернике).

Теперь заглянем в ту же дефолт-систему мозга, но с другого, так сказать, конца: сбой в её работе происходит не только у лиц, страдающих шизофренией, но, как мы уже говорили, и у лиц с аутизмом.

В последнем случае мы наблюдаем как бы «молчащую» дефолт-систему, очень низкую активность по созданию «внутренней стаи» и определению своего места в ней (своего «я»).

Ведущий исследователь аутизма, о котором я вам уже как-то рассказывал, Саймон Барон-Коэн, указывает на следующую наследственную закономерность:

• отцы детей-аутистов чаще бывают инженерами, чем отцы детей, не страдающих аутизмом;

• дедушки детей, страдающих аутизмом – с обеих сторон, – также чаще были инженерами, чем дедушки детей, не страдающих аутизмом;

• и отцы, и матери детей, страдающих аутизмом, очень быстро справляются с тестом встроенных фигур, требующим способности анализировать сложные паттерны и правила.

Дело, конечно, не в инженерах как таковых, и Барон-Коэн поясняет, что речь вообще может идти о всех специальностях, предполагающих систематизацию. «С тем же успехом, – пишет он, – можно было бы выбрать другие, смежные сферы науки и техники, например, математику и физику».

И да, мы знаем, что «тест встроенных фигур» математики и физики решают лучше других. А также мы знаем, что мужчины, среди которых относительно больше «конструкторов», решают подобные тесты лучше, чем женщины, что, по всей видимости, связано с эволюционной задачей ориентации на местности (это мужчины тысячелетиями покидали свои поселения, чтобы отправиться на охоту).

Всё это позволяет нам думать, что склонность к «систематизации» является компенсаторным фактором: у тех людей, у которых дефолт-система хуже справляется с созданием «внутренних стай» и не позволяет человеку заниматься подсознательным расчётом отношений элементов в этой системе, соответствующий недостаток компенсируется формированием перечня формальных, по сути, закономерностей.

В результате эти «закономерности» в большей степени отражают логику языка, нежели логику нашего мышления.

Мышление – это процесс сборки сложных интеллектуальных объектов в целях создания эффективных моделей реальности. Эти модели картируют реальность, и если они достаточно хорошо с этим справляются, на них можно проложить маршрут последующих действий.

Мышление отвечает на вопрос – что мне следует делать, чтобы получить искомый результат?

Однако, сам процесс сборки интеллектуальных объектов – процесс неосознанный. Каждый интеллектуальный объект является по сути каким-то функциональным нервным центром, ансамблем определённых нейронов. И вы не можете сознательно пересобрать такой ансамбль.

Вы можете лишь создать ситуацию, когда возбуждение данного ансамбля совпадёт с возбуждением какого-то другого ансамбля (ответственного за другой интеллектуальный объект), и они сольются, став, таким образом, новым – третьим – ансамблем, большим и более сложным, чем предыдущий[32].

Теперь представим себе, что мы имеем дело с дефолт-системой мозга человека, страдающего аутизмом (у него она пассивна), или человека, страдающего шизофренией (у него она структурирована недостаточно хорошо и легко разваливается).

Понятно, что это вызовет проблемы с мышлением, протекающим на неосознанном уровне, и этот недостаток необходимо компенсировать рационализацией за счёт использования понятий (слов), которые, в свою очередь, определяются отношениями с другими понятиями (словами) через так называемые семантические поля.

Таким образом, знаки (слова, понятия, теории, умозаключения) становятся для «конструктора» своего рода религией.

Они спасают его от неопределённости, создают у него чувство надёжности, позволяют ему ориентироваться в окружающем мире, а сложность их взаимодействия ощущаются им как «красота», о которой так часто говорят математики и физики, или инженеры и кодеры.

Процитирую одного из самых знаменитых математиков XX века Пала Эрдёша: «Почему числа прекрасны? Это всё равно, что спросить, почему прекрасна Девятая симфония Бетховена. Если вы сами не понимаете, почему это так, никто не сможет вам объяснить. Я знаю, что числа прекрасны. Если не прекрасны они, то в мире вообще нет прекрасного».