Троица

Люди же московсие сказали, что никто из них Тушинского городка не зажигал, а поляки сами, ночью убегая тайно, предали его огню, чтобы нам не достались животы их, которые они не сумели увезти с собою.

И так с великим ликованием возвратились мы в город Москву. Я же многих обогнал и еще до обедни возвратился на Троицкое подворье, и все виденное поведал келарю Аврамию, братии и слугам.

Вот поэтому у нас нынче радость превеликая и празднование. И еще более мы бы веселились и пировали, когда б не великий пост.

Не все, однако, ладно в царствующем граде. Царь и бояре принародно всякий день князю Михаилу почести воздают, народ его славит и толпою всюду за ним ходит, и во всех церквах за здравие его молятся. Но это все напоказ. А у царя Василия и прежде слово и дело частенько в несогласии бывали. И в боярском совете — скажу по секрету — ныне многоразличные коварства умышляются и сети плетутся диавольские.

Марта 18-го дня

Послал меня келарь Аврамий к шведскому воеводе, к Якову Делагарди. Живет Яков в красных палатах недалече от нас, в Китае городе на Варварской.

За нашим Троицким подворьем царевы тайные люди с Разбойного приказу день и ночь следят, как и за многими иными домами. Потому что царь Василий ныне весьма опасается какого-либо против себя коварства. Наслушался царь злых наветчиков, да и сам небось знает, как московсие люди славят князя Михаила и хотят его его в цари вместо Василия. Оттого преисполнилось сердце Василиево завистью и злобой. На людях он это скрывает и по-прежнему сродича своего Михайла Васильевича честит и зовет спасителем. Однако это лишь притворство и лесть.

И вот из-за этого слежения, из-за тайных людей, келарь Аврамий и не стал Якову грамоту посылать, а передал всё со мной на словах изустно. Потому что те тайные люди могут любого человека взять и обыскать, и если какую грамоту найдут, то прочитают и царю донесут (нынче в Москве и впрямь появились прелестные грамоты от короля Жигимонта; вот их-то и ищут). Я же теперь у келаря Аврамия в большой милости, и он мне во всем доверяет и на рассуждение мое полагается.

Пришел я к Якову в хоромы его, и Яков меня впустил и на скамью усадил, и толмача позвал, потому что Яков доселе русскому языку мало умудрен.

— А я тебя помню, — сказал Яков. — На тебя троицкие люди мне перстами указывали и говорили, дескать: у нас даже и малые дети в осаде сражались, словно львы, и, отбивая приступы, стреляли из пушек и бросали камни. И вот этот, говорили, отрок Данило самолично нескольких литвяков убил.

Сказав так, подарил мне Яков зайца сахарного превкусного.

Я же ему ответствовал вежливо, что и я о нем наслышан. И некоторые из его славных побед назвал. Так мы любезно и приятно с Яковом беседовали.

Потом он спросил меня, о чем мне келарь Аврамий наказывал с ним, с Яковом, говорить. Я ответил так:

— Стало нам ведомо, что некие бояре князю Михайла Васильевича зло умышляют и погубить его хотят. Опасаемся мы, не отравили бы его ядом изменники и завистники. Особенно же от тех следует ждать беды, кои погибелью спасителя нашего, князя Михаила, сами немедля бы возвеличились и место его заступили.

Ты же, Яков, есть ныне первый друг и приятель князю Михаилу; ты к нему в любой час вхож, и он к твоим словам всегда ухо преклоняет. Вот и сказал бы ты ему три таковые вещи.

Первая: остеречься бы ему того мужа знатного, который был некогда главным воеводой и смотрит теперь на князя Михайла с завистью и хочет снова над войском встать. Мнит он: «Всё труднейшее уж Скопин совершил, а закончить дело и моего ума хватит; больше не нужен нам этот выскочка Михайло Васильевич, обойдемся и без него, а вся слава тогда мне достанется, его же скоро забудут».

Вторая: князя Михайла никто не посмеет ножом зарезать, ни саблею зарубить, ни другими способами явно убить. А если (да не попустит того Господь!) настолько распалятся изменники злобою, что восхотят все же заступника нашего и спасителя Михаила жизни лишить, то единственно сумеют того достигнуть посредством яда. Посему не ходить бы князю Михайлу по честным пирам, а сидеть бы дома, в своих палатах княжеских. Пока великий пост, ему есть чем отговориться: пусть отвечает, дескать, не можно мне в пост пировать, тем паче, что не избавил еще Господь наше царство от всех супостатов. А когда настанет великий день, светлое Христово Воскресение, то тут уж князю отговориться будет нечем. Посему, надлежит ему любым средством выйти из Москвы в поход прежде великого дня, а это будет апреля месяца в восьмой день.