Троица

Вот третье, что келарь Аврамий наказал тебе передать для князя Михайла: дошло до нас, что гетман Рожинский из Тушина все воровское польское войско увел к Волоку Ламскому и к Иосифову монастырю. И надобно Рожинского побить, пока он не успел еще соединиться с Жигимонтом или с Сапегою. А с королем Рожинский доселе не поладил, потому что король не хочет ляхам жалованья платить за ту службу, что служили они воровскому царику. Сапега же сидит в Дмитрове и под начало Рожинского не хочет идти, бережет свою вольность. Однако в скором времени воровские начальники могут свои раздоры оставить, будучи к тому понуждаемы страхом пред князем Михаилом. И тогда побить их будет трудно.

Яков мою речь внимательно выслушал, и омрачилось лицо его печалью. И сказал он:

— Видно, и впрямь плохи дела у друго моего, храброго князя Михаила, если троицкие начальники с такими вестями идут ко мне, к неправославному, по-вашему к еретику. Неужели нет никого из больших московских бояр, кто был бы верен Михаилу Васильевичу?

— Тебя, господин, — сказал я. — Князь скорее послушает, чем любого боярина. К тому же мы тебе верим больше, чем всем прочим, потому что только тебе одному нет никакой корысти изменить князю Михаилу. И нам ведомо, что ты его любишь нелицемерно.

Тогда обещал Яков передать мои слова князю, и поклялся всячески его молить и упрашивать, чтобы шел он поскорее вон из Москвы.

— Я уж ему не раз о том говорил, — молвил Яков. — Что надобно сейчас идти на врагов, а просухи не ждать. Все тщетно: царь его не отпускает.

Поговорили мы еще с Яковом несколько времени, и пошел я домой, на Троицкое подворье.

Смутно у меня на сердце и страшно за князя Михаила и за всех русских людей. Господи, смилуйся, не попусти изменникам поймать спасителя нашего и надежду, благоверного князя Михаила, в бесовские сети! Смилуйся, Господи! Аминь, аминь.

Марта 21-го дня

Побывал я нынче у самого преславного и храбрейшего князя Михайла Васильевича Скопина в его палатах княжеских. Говорил я князю те же речи, что и прежде Якову Делагарди, и кое-что иное, о чем здесь умолчу. И молил его уходить из Москвы. Князь же, слушая меня, сидел словно туча нахмуренный и печальный. И поначалу ничего мне не ответил, и так мы долго молчали. А потом сказал с прискорбным воздыханием:

— Это всё мне ведомо, Данилка. Вот и Яков ко мне приходил с теми же вестями. Я и сам бы рад уйти, да не могу. Царь на меня осерчал. А я хоть и невинен перед ним, а как оправдаться, не знаю. Передай своему келарю, что, когда я был в слободе Александровой, приходили ко мне гонцы от воеводы рязанского Прокофья Ляпунова. Писал же мне тот Прокофий в грамоте своей многие похвальные слова, и величал меня сверх меры и достоинства. И просил от имени всех людей рязанских и иных земель, чтобы свел я с царства царя Василия и сам бы стало царем. Я же, Данило, никогда о царстве не помышлял, а всегда единственно о спасении русской земли радел.

И ту Прокофьеву прелестную грамотку я порвал и оплевал, а гонцов прогнал и велел им идти обратно в Рязань, и Прокофью сказать, чтобы он таких воровских мыслей в дурной своей голове не держал, и смуты бы не учинял.

А теперь вот нашлись доброхоты и донесли царю Василию, будто я Прокофьевых послов принял ласково, и радовался, слушая их речи. И за ту вину, что я тех послов не казнил, а с миром отпустил, я ныне у царя в опале. Если же я вздумаю самовольно, без царского дозволения в поход выступить, то он меня немедля с воеводства сведет и поставит на мое место брата своего Дмитрия. А какой этот Дмитрий воевода, ведомо всем. Ни разума, ни отваги, ни чести не имеет, к тому же спесью и гордыней великою одолеваем, также и завистью. Войско его ненавидит люто, и никто за него умирать не станет. Погубит он все дело.

Еще поведал мне князь, как этот самый Дмитрий превзошел последнюю меру подлости и явился к царю с ложным изветом, будто бы Михайло Васильевич отдал шведам Корелу самовольно, без его, царева, указа. Однако же на эту явную ложь царь Василий ухо не преклонил, а напротив, сильно осерчал на доносчика и даже посохом на него замахнулся.

Еще долго я с князем беседовал. И обещал князь, если самому ему не удастся уйти до великого дня, послать часть войска в помощь Григорью Волуеву под Дмитров, чтобы Григорий с тем войском скорее прогнал Сапегу и шел бы к Волоку Ламскому против гетмана Рожинского.

Если это войско будет послано, то и я с ним поеду к Григорию. @ на Москве нынче мутно и тошно, и невмоготу мне тут далее сидеть и тайные ковы ковать против бояр: не мое это дело, да и напрасно все это. Только бы Аврамий меня отпустил.

Марта 27-го дня

Засиделись мы до распутицы.