Троллейбус без номеров

– Мне нужно знать, – Саша сжала кулаки. И доппельгангер сжал кулаки тоже. Это как танец, как игра, только проигравший здесь не просто сядет и расплачется, нет – на кону ее психическое здоровье, а, может, и даже жизнь. – Знать, откуда вы появились. Знать, что такое троллейбус.

– Троллейбус? – доппельгангер зачарованно облизнулся. – Я думала, человеческие дети прекрасно знают, что такое троллейбус. Это такая штука, которая ездит от электричества…

– Не этот троллейбус, идиот потусторонний. Троллейбус, который приходит за… человеческими детьми. Из него выходят люди и предлагают вернуться туда… откуда я родом.

Саша впервые произнесла это вслух – Аня, конечно, не в счет, она никогда, никогда ее не слушала – и почувствовала, как закололо приятной болью в груди. Навернулись слезы на глаза, а в воздухе, в спертом вагоне метро, в духоте резко запахло весенней капелью. Настоящей, весенней до каждого разбитого льда на луже, пения птиц и кричащих детских голосов за окном, когда тебя на улицу никто не зовет, и ты остро понимаешь – не для тебя они кричат и не про тебя.

Доппельгангер, кажется, тоже почувствовал запах капели. Перегнувшись в обратную сторону – не могли, человеческие мышцы просто не могли так растягиваться – он шикнул, а затем быстро произнес что-то Сашиным детским голоском с будто радиопомехами, и толпа нежити вышла на следующей остановке.

Поезд тронулся, и они остались в вагоне одни. Тысячелетний монстр, умнейший из Тёмных тварей, способный довести до сумасшествия даже взрослого мужчину, и маленькая тринадцатилетняя девочка с канцелярским ножом. Словно близнецы – а они и были близнецами, добрым и злым – они смотрели друг на друга, не отрывая взгляд.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, человеческая девочка. Нас, настоящих поселенцев Сонного мира, очень много, и все мы разные – но никто, никто из нас не пытался ловить человеческих детей на троллейбус. Прости, ничем не могу тебе помочь.

– Вы сказали – Сонного мира?

– Да, глупое ш-человеческое дитя, – язык доппельгангера снова пронесся, от уха до уха. Подцепил что-то в ушной раковине, что-то явно живое и шевелящееся, и отправил в рот. Хруст, хлюп – все стихло. И только двигались челюсти. – Когда-то именно мы населяли этот мир, весь целиком, а не ютились в жалких ловушках, пытаясь заполучить хоть кого-то и утолить свой ненасытный, вечный голод. Нас боялись. И те, кто попадал в Наш мир, либо умирали, как герои, окруженные голодной толпой, либо прятались по пещерам и становились легкой добычей. Но годы шли. Пришел этот мерзкий человек. Человек, что собрал свою великую армию – бесспорно, великую – и заставил нас прятаться по закоулкам. Так хочется есть… Так хочется… А там, за границей, свежее мясо и свежие страхи. Я так давно никого не запугивал, человеческое дитя. Так давно.

– Только попробуй подойти, и я тебя заколю, – канцелярский нож давно в кулаке. – Ты же знаешь, как это все работает, верно? Пока я верю, что этот нож – орудие смерти, во сне он будет орудием смерти.

– Ты серьезно думаешь, что меня, существо из другого мира, можно убить обычным металлическим оружием? На меня не действуют ваши земные штуки, деточка, – доппельгангер улыбнулся. Мирно и спокойно, будто они сейчас сидели где-то в антикафе – Саша никогда не была в антикафе и, если честно, не понимала, зачем они вообще нужны, но Аня ей рассказывала в свое время. – А теперь, извини, человеческая девочка, но я тебя съем. Ничего личного, просто я так давно не обедал.

Доппельгангер снова улыбнулся. Они вообще любили улыбаться, такие вот создания. А потом медленно начал открывать пасть: зубов у него было, наверное, ряда три или четыре. Из пасти пахнуло смрадом и гниением. Кто-то кричал, всхлипывал – или Саше это показалось?

В груди, как выкипевший чайник, расплескалась животная ярость. Не для того она месяцами штудировала энциклопедию Альберта Андреевича, не для того так долго шастала по сонным барахолкам, выискивая среди тысячи проклятых вещей, высасывающих душу или забирающих психическое здоровье единственное нормальное оружие – чтобы так глупо погибнуть.

– Я сказала, чтобы ты не смел ко мне лезть, иначе получишь, – заорала Сашка и со всей силы воткнула лезвие ножа в глотку.

Ткани горла, кажется, давным-давно сгнили, иначе откуда на Сашу повалило столько зеленого, дурно пахнущего болотной тиной гноя?

Доппельгангер обиженно зашипел, его силуэт начел мерцать и расплываться: кажется, чувствовал новую добычу. Он резко вытянулся в росте, будто дешевая трехмерная моделька, сделанная студентом инженерного вуза за пять копеек. Стоя неловко на вытянутых подростковых ногах и все еще оставаясь Сашей, он принялся отращивать бороду. С хрустом выросла еще одна нога. А потом еще. Стоя на четырех ногах, доппельгангер хрипло застонал, и стон его, одновременно девичий и мужской, напоминал какофонию по радио – когда проигрываются две радиостанции сразу. Ползя уже на всех своих шести ногах, в разорванной одежде и подвывая, доппельгангер плакал и кричал на всех языках, умоляя ему помочь.