– В твоем сне? – Саша остолбенела. – Я не думала, что…
– Что кто-то еще в одиночку бродит по снам, кроме тебя? Ошибаешься. Так ошибался Платон, когда сказал, что человек – это животное, покрытое кожей. Кажется, тогда Диоген принес к нему в аудиторию ощипанного петуха… Я Влад, кстати. Владлен. Отвратительное советское имя, которое в свое время дали маменька с папенькой. Они у меня, понимаешь, коммунисты.
Больше всего Саше в ее новом знакомом нравилось то, что он тараторил без остановки. Чесал языком, так что неясно было, куда заведет его мысль. Плыл по течению и играл словами, вплетая в речь отсылки к классической русской литературе, Боба Дилана и греческих философов в когда-то белоснежных, а теперь посеревших от старости хитонах.
– Я никогда не думал, что встречу в своем сне кого-то, если честно, – улыбался Владлен. – Вообще, надо сказать, я путешествую довольно долго, не так долго, как Одиссей, конечно, да и Пенелопы у меня нет, но чему-то я все-таки научился. Смотри!
Владлен достал сигарету из пачки, спрятанной в кармане его пестрых, фиолетовых в желтый цветочек, штанов, и подмигнул Саше: из пальца его выстрелило самое настоящее, кроваво-красное пламя. Сигарета вмиг загорелась.
– Могу и тебе прикурить, если хочешь, конечно…
– Я не курю, мне всего тринадцать.
– Тринадцать – и уже путешествуешь по чужим снам? Всякие чудеса у меня в жизни случались, но чтоб такие… Никогда бы не подумал, что такая маленькая девочка способна порвать контракт с Государством. Хотя, когда я это сделал, был чуть старше тебя. Тринадцать, – Владлен философствовал, опираясь на замшелый от старости огромный камень, который, после пейзажей мира Снов казался странно обычным; впрочем, все во снах Владлена было странно обычным. – Тринадцать. Особый возраст, полный разочарований и разбитых надежд. Именно в этом возрасте родители резко перестают быть всезнающими и понимающими и оказываются обыкновенными взбалмошными скучными взрослыми. Все вокруг кажется таким волшебным и сияющим, особенно весной, а ты не можешь ни с кем этим поделиться, ведь всем им это – резко – как ножом по сердцу – абсолютно не интересно. Да, будь мне тринадцать, я бы тоже жил исключительно во снах. Существует два знаковых возраста – тринадцать и тридцать три, а тридцать три – возраст Христа, и вот поэтому мы оба здесь.
– Это все, конечно, хорошо, но я пойду, наверное, – Саша замялась.