Трон фараона

— Но ты же учил, что тайный путь в самое святая святых пирамиды, туда, где будет покоиться прах фараона, знает только он один и больше никто, и что никому, даже родному сыну, фараон не открывает эту тайну?

— Твой отец, умирая в далекой и дикой пустыне, открыл мне свою тайну, потому что я дал ему слово — перенести в пирамиду его священный прах. Идем же!

И опять юноша брел по пескам пустыни, пробирался по скалам, полз извилистым подземным ходом, под сводами, где свили себе гнезда летучие мыши и совы. И опять, после некоторого времени странствования, старый жрец взволнованным голосом сказал:

— Здесь! Мы пришли!

При свете смолистого факела Меренра со странным чувством робости и благоговения глядел на великолепную мраморную гробницу, на стены, сплошь покрытые тонкой художественной резьбой.

Оунис сдвинул крышку саркофага, и Меренра увидел там словно закованную в золото мумию высокого мужчины, лицо которого было обезображено ранами от сабельных ударов.

— Это — тот, кто занял место моего отца? — страстным и гневным голосом спросил Оуниса юноша.

Жрец молча кивнул головой.

— Он похож на великого воителя Тети?

— Суди сам! — ответил Оунис, поднося факел к изображению на стене у гробницы. — Вот портрет твоего отца.

С жадным любопытством, чувствуя, как замирает его сердце, юноша долго, не отрываясь, всматривался в великолепное изображение на граните, образец работ мастеров древнего Египта, искусство которых в деле обработки камней неведомо нашему времени.

Глубокий вздох вырвался из груди Меренра.

Внезапно он обернулся к освещавшему изображение Тети старому жрецу, по изрытому морщинами лицу которого пробегали тени.

— Это — мой отец? Да? Почему же он„ Почему ты так схож лицом с этим изображением?

— Потому что, — коротко и сухо отозвался Оунис, — потому что и я из рода владык Египта. Я — твой кровный родственник.

— Ты никогда не говорил мне об этом. Почему?

— Не было надобности.

Меренра опять обернулся к гробнице, где лежал труп лже-Тети.

— Этой… собаке, этой гадине не место в гробнице, приготовленной для священного праха моего отца! — крикнул он голосом, полным гнева.

— В свое время ты удалишь труп раба отсюда и с почестями

положишь в гробницу прах твоего отца! — отозвался Оунис спокойно.

— В свое время? Нет, теперь же, сейчас же! Ни минуты дольше! — страстно воскликнул юноша и, схватив тяжеловесную мумию, как перышко швырнул ее на пол.

— Так… я поступлю… со всеми! Да, со всеми, кто виновен в гибели моего отца! — кричал он исступленно.

— Успокойся!

Вместо ответа Меренра схватил лежавшую на полу мумию и поволок ее к выходу. Оунис едва поспевал за ним.

Выбравшись из подземелья пирамиды Тети, юноша бегом донес раззолоченную мумию лже-Тети до берега Нила и с силой швырнул ее в рокочущие волны Отца Вод со словами:

— Прости, великий Нил, что я оскверняю твои святые воды трупом презренного! Прости, и… и донеси этот мой подарок до Мемфиса, до ступеней дворца похитителя короны обоих Египтов9! Пусть мертвый посланец предупредит живого узурпатора, какая участь ожидает его при жизни, а его тело — по смерти!

Грудь юноши высоко вздымалась, глаза горели лихорадочным огнем. Оунис стоял тут же и молча наблюдал эту странную и страшную сцену.

— Ты не боишься, дитя мое, — сказал он немного погодя, — что боги накажут тебя за святотатство? Ведь священ прах каждого, даже преступника, даже многих животных. Наш древний закон велит…

— Я не хочу знать древних законов, когда речь идет об оскорблении, нанесенном моему отцу! — запальчиво ответил юноша и потом добавил: — Пусть боги судят меня. Но я не мог поступить иначе!

Глубокой ночью, когда, вернувшись после посещения гробницы отца, Меренра задремал тяжелым, тревожным сном, Оунис, неся на руках ворох толстых корявых сучьев, пришел снова на тот же берег Нила.

При помощи кремня и огнива старик высек огонь. Казалось, он собирается развести на берегу костер из принесенных им сучьев.

Но нет, зажегши одно из поленьев, Оунис выпрямился и могучим взмахом швырнул его далеко-далеко от берега. Шипя, оно на мгновение погрузилось в воду, потонуло, но сейчас же всплыло. И, вынырнув, вновь вспыхнуло и поплыло, горя, вниз по течению Нила.

Эти черные сучья были пропитаны тем чудесным составом, тайна которого была ведома древним египтянам, от них перешла к эллинам, но неведома нам. Это был знаменитый «греческий», или, вернее, «египетский» огонь, пылавший и в воде.

Одно полено за другим кидал Оунис в темные воды Нила. Один ярко горящий факел за другим, кружась, быстро плыл по водам раздувшегося Нила вниз, по направлению к царственному Мемфису.

И, провожая их взглядом, старик шептал:

— Плывите из края в край, плывите, вестники грядущего! Плывите, возвещайте друзьям Тети, что день пришел, что новый фараон скоро явится среди них и поведет их дружины на смертный бой! Вы, дети воздуха и огня, вы, неугасимые факелы, несущие с собой искры, от которых скоро вспыхнет пожар по всему Египту, — плывите, плывите, плывите!..