Трон и плаха леди Джейн

Оправданием для того, чтобы обойти Марию и Елизавету, служит тот факт, что обе были объявлены незаконнорожденными, когда брак их матерей был расторгнут, а незаконнорожденные не могут занимать престол. Но народ их любит, потому что они дочери короля Гарри. Так что мне нужно действовать с осторожностью.

Если мне удастся исключить Марию и Елизавету из очереди наследования, то останется Фрэнсис Суффолк, убежденная протестантка, но еще менее покорная и податливая, чем принцессы. Она уж точно ни за что не смирится с моей опекой. Да ей и не нужно будет смиряться, ибо ей тридцать шесть лет и она вполне способна править самостоятельно.

Но если убедить миледи Суффолк уступить право на трон своей старшей дочери, леди Джейн Грей, то все встанет на свои места.

Дворец Гринвич, апрель 1553 года.

Лежащий в постели в Гринвиче, король раздражителен и беспокоен. Пытаясь покориться воле Божией, он вместе с тем жалобно удивляется вслух, почему Он посылает такие страдания своему верному рабу и для чего, когда его величество сделал так много для укрепления истинной веры и еще больше намеревался сделать, Он решил сразить Своего преданного сына в пору первого цветения юности.

Ибо ясно как день: что бы ему ни говорили другие, как бы ни старались его обнадежить, король уже догадался о правде.

— Я знаю, что помилования мне не будет, — говорит он, глядя на меня в упор своими холодными непроницаемыми глазами. — Не надо больше притворяться. Утешайтесь, зная, что я крепок в вере моей и встречу смерть с мужеством и терпением.

Сказать по правде, смерть с каждым часом все ближе. Об этом свидетельствуют его изможденные черты, затрудненное дыхание, надсадный кашель и зловонная мокрота, из зеленовато-желтой ставшая красной от крови. И все-таки, при всей храбрости Эдуарда на словах, страх смерти преследует его во сне, так что он лежит, отчаянно борясь со сном, и сетует, что у него нет сил сделать необходимые приготовления во спасение души.

— Что хуже всего, милорд, — шепчет он, — так это мысль, что не успеет смерть свершить надо мной свое ужасное дело, как труды мои будут уничтожены заблудшей и упорствующей в своих заблуждениях сестрой. Меня ужасает мысль, что Англия снова вернется в римское иго, снова осквернит себя папистским суеверием и ересью; и это Англия, чьи люди, едва обретя надежду на спасение, рискуют заслужить вечное проклятие. Невыносимо даже думать об этом. — Но он думает, лежа так час за часом, а его книга лежит, нераскрытая, поверх одеяла, и теплое солнце бьет в высокое двустворчатое окно.

Я предоставляю ему без помех предаваться сим тягостным мыслям, чтобы потом легче склонить его к выполнению моих планов. Сидя у его постели, я говорю главным образом о государственных делах и об удручающем состоянии его здоровья, тонко намекая на ужасы, которые ожидают нас под властью Марии. Мои старания не проходят даром, и король начинает волноваться еще сильнее. Как пес, кружащий по следу, он беспрестанно возвращается к этой проблеме.

— Что же делать? — вскрикивает он. — Разве не следует созвать парламент, чтобы он одобрил новый закон о наследовании, обходящий Марию в пользу Елизаветы, моей милой многотерпеливой сестрицы, истинной протестантки?

Я медлю с ответом, как будто раздумывая над этим вопросом.

— Парламент может не согласиться обойти леди Марию, — говорю я, хмурясь. — Если обойти леди Марию, то на тех же основаниях придется обойти и леди Елизавету, ибо они обе были объявлены незаконнорожденными. — Я делаю паузу, чтобы смысл моих слов полностью дошел до него. — Позвольте мне обдумать это, сир. Возможно, найдется более удачное решение.

Так я играю на его страхах. Может быть, он догадывается, что у меня в уме уже созрело некое решение. Не важно. Когда я ему все это выложу, он мне будет очень благодарен. Я молю Бога отпустить мне довольно времени для воплощения моих планов, ибо боюсь, что королю осталось совсем недолго.

Леди Джейн Грей

Дорсет-хаус, апрель 1553 года.

Мы с Кэтрин стоим перед нашими родителями в большом зале Дорсет-хауса.

— Мы вызвали вас, — напыщенно начинает миледи, — чтобы сообщить вам, что сегодня мы пригласили на ужин его светлость герцога Нортумберленда и что он просил вас обеих присутствовать.

Милорд добавляет:

— Важно, чтобы вы держались с достоинством, подобающим вашему положению, и произвели хорошее впечатление на его светлость.

— Да, сир, да, сударыня, — отвечаем мы почти одновременно.

Потом следует тишина, как будто для того, чтобы задать вопрос и получить на него ответ.

— Это все, — произносит матушка. — Ах да, Джейн! Оденься прилично.

— Что-то происходит, — замечаю я, когда мы поднимаемся по лестнице к себе в комнаты.

— Это ты о чем? — не понимает Кэтрин.

Она красивая покладистая двенадцатилетняя девочка, но не слишком проницательная.

— Герцог приедет на ужин. Зачем? Он хочет, чтобы мы присутствовали. Ему для чего-то нужно нас видеть. Говорю тебе: я чую недоброе.