Трон и плаха леди Джейн

Днем разыгрывается спектакль: я сижу на троне под королевским балдахином, пока мой батюшка и маркиз Винчестер докладывают о решениях, принятых за день от моего имени, и подают на подпись документы, которые я внимательно прочитываю. Затем, обмакнув перо в принесенную ими чернильницу, я вывожу свою подпись: королева Джейн. Этим и ограничиваются мои королевские обязанности.

Потом я отправляюсь в свои покои, где читаю и позже в одиночестве ужинаю. Затем наступает время вечерней молитвы и сна. Такова жизнь королевы!

На вторую ночь в Тауэре, когда миссис Эллен, уложив меня, уходит, заявляется Гилфорд.

— Я не потерплю возражений, сударыня, — говорит он, и его возбуждение и разбухший гульфик ясно говорят, зачем он пришел. — Вы велели мне вернуться и исполнять роль вашего мужа, и я требую полных прав. Вы моя жена и не смеете отказать мне.

— Я ваша королева! — возражаю я.

— Королева без своей короны и в постели — то же самое, что любая шлюха, — усмехается он, хватая меня. Я пытаюсь вырваться. — Веди себя смирно, а не то хуже будет, — сердито рычит он и заваливает меня обратно на подушки.

Я хочу позвать на помощь, открываю рот, но не успеваю издать ни звука, потому что рот мне зажимает его рука, да так крепко, что я боюсь задохнуться. Я понимаю, что сейчас все сопротивление бесполезно, поскольку Гилфорд гораздо сильнее меня, и перестаю бороться, приготовившись вынести все, что бы он со мной ни делал.

— Так-то лучше, — бормочет он. — Ну-ка, как насчет заделать тебе здоровенного принца, наследника Англии?

Распустив шнуровку у себя на гульфике, он задирает мне сорочку и таранит меня снова и снова, не заботясь, ранит он меня или нет. А он меня ранит — не только мое тело, но и гордость. И это называют актом любви! Это насилие, ни больше ни меньше, что бы закон ни говорил о праве мужа поступать с женой так, как он сочтет нужным.

Наконец Гилфорд извергает свое семя, и пытка прекращается. Некоторое время он еще лежит на мне, отдувается и молчит. Затем он просто встает и оправляет одежду. Я быстро укрываюсь и отворачиваюсь от него, чтобы он не заметил боль унижения и ненависть у меня на лице. Я просто хочу, чтобы он ушел, без споров и ссор. Победа в этом раунде осталась за ним, так же как и в палате заседаний совета, но я никогда не доставлю ему довольствия, показав, как он меня оскорбил и взбесил. В моем молчании заключена моя сила. Он может завладеть моим телом, но разум и душа останутся при мне. Ему ими никогда не овладеть.

Потом, повозившись еще в темноте, Гилфорд открывает дверь и тихо произносит:

— Желаю вам спокойной ночи, сударыня. Будем надеяться, что ваше чрево вскоре понесет нашего сына, и тогда мы сможем перестать делать вид, что получаем удовольствие от наших совокуплений. Что до меня, то я бы лучше взял в жены трипперную шлюху из борделя в Саутворке. Они там хотя бы отдаются с улыбкой.

Я заставляю себя не обращать внимания на его насмешки и бранные слова. Мне все равно, что он говорит или делает. Это больше не имеет значения. Отрешившись от происходящего, я пребываю в собственном мире, где ему меня не достать, в моем последнем прибежище.

Вечером третьего дня в Тауэре напряжение начинает на мне сказываться. До сих пор нет сведений о местонахождении леди Марии, и члены совета не на шутку встревожены. Чем дольше леди Мария будет оставаться на свободе, тем больше вероятность того, что она либо скроется за границу — если она еще не там, — либо поднимет сторонников в поддержку своих претензий. Конечно, нельзя знать, много ли народу выступит за нее. Каждый помнит, что он рискует головой, пока леди Мария не схвачена. Не говоря уже о риске для моей собственной головы. Но Мария наверняка поймет, что на меня силой надели корону, не оставив выбора. Она должна это понимать.

Но пока меня не слишком заботит леди Мария. Возникла другая насущная и более острая проблема, ибо я боюсь, что меня постепенно отравляют.

Сначала я заметила, что у меня начали выпадать волосы. Не просто отдельные волоски, но целые клоки, оставляющие после себя проплешины. Потом стали мучить спазмы в желудке и пропал аппетит. Теперь начинает шелушиться кожа. Я в страхе припоминаю, что я слышала об ужасных страданиях короля Эдуарда в последние недели до смерти: у него выпали волосы, и у него шелушилась кожа. Конечно, это могло быть вызвано убившей его чахоткой, но ходят зловещие слухи — и слухи эти утверждают, что Нортумберленд приблизил смерть короля, подмешивая ему в пищу мышьяк.