— Сударыня, я созову Тайный совет на совещание сегодня ночью. Мы подготовим документ, отвергающий претензии леди Марии, и обнародуем его, чтобы пресечь дальнейшее обсуждение этого вопроса.
— Надеюсь, милорд, — любезно отвечаю я, — что так и произойдет.
Королевский дворец в Тауэре, расположенный между крепостью и рекой, — это старое здание, в котором с прошлого века мало кто обитал. Его ветшающее великолепие принадлежит минувшему столетию: стены расписаны ярким геральдическим узором цветов индиго и багряного, полы выложены черной и белой плиткой, в узких арочных окнах стоит цветное стекло, а мебель изготовлена в готическом стиле. Но мне достаются покои, обставленные более современно, чем остальные: у меня спальня с гобеленами на стенах, кровать под вышитым балдахином и решетчатые двустворчатые окна со средником. Под позолоченным дощатым потолком вьется гирлянда чудесных резвящихся ангелочков.
Миссис Эллен откидывает одеяла и принимается расчесывать мне волосы, пока я стою в ночной сорочке. Я замечаю, что наволочки расшиты буквами «Г» и «А».
— Чьи это инициалы? — удивляюсь я.
— Думаю, они означают «Генрих» и «Анна», — кратко отвечает миссис Эллен. — Мне об этом рассказывала миссис Тилни. Ее кузина прислуживала Анне Болейн, когда та занимала эти комнаты до коронации, двадцать лет тому назад. Их отремонтировали специально для нее. А еще миссис Тилни говорит, что Анна жила здесь перед судом.
— Но она была в заключении, — замечаю я. — Как она могла жить во дворце?
— Только сначала, а затем ее переместили в дом коменданта, когда приговорили к смерти. Оттуда она смотрела, как рабочие строят эшафот на Тауэр-грин. В последние ночи они с фрейлинами не могли уснуть из-за этого шума.
Меня охватывает дрожь, несмотря на то, что ночь выдалась теплой.
— Бедняжка. Представить себе не могу, каково ей, должно быть, пришлось. Но говорят, что она мужественно встретила смерть.
— Да, храбрость у нее была, при всех ее недостатках.
— Наверное, с тех пор здесь никто и не спал.
— Только король Эдуард, сударыня. В ночь перед коронацией.
Я сажусь, чтобы миссис Эллен убрала мне волосы.
— Мне тут не нравится, — признаюсь я ей. — Здесь неспокойно. Здесь случилось так много зла. Анна Болейн, Екатерина Говард и эти малолетние принцы, которых уморил Ричард Третий. Айлмер рассказывал мне, что тела так и не нашли; очень может быть, их кости до сих пор лежат где-то здесь. Мне кажется, Тауэр — зловещее место, миссис Эллен. Я буду рада его покинуть.
— Интересно, сколько дней придется здесь провести, прежде чем нам это позволят, — задумывается она. — Может быть, сударыня, самое лучшее — не вспоминать о прошлом. Подумайте о более приятных вещах.
— О каких это приятных вещах? — не понимаю я.
И тут открывается дверь, и входит Гилфорд со свечой в руке.
— Вы можете идти, миссис Эллен, — надменно приказывает он.
Я тотчас понимаю, что он пьян.
— Нет, останьтесь, — велю я.
— Если она не выйдет, как я сказал, я сам ее вышвырну, черт побери! — злобно рычит он.
Я едва заметно киваю — не могу дольше тянуть и должна немедленно с ним разобраться.
С гримасой сострадания на лице, миссис Эллен делает реверанс и спешит выйти вон из комнаты.
Я в гневе оборачиваюсь к мужу.
— Как вы смеете ослушаться моих приказов! — кричу я. — Я не хотела быть королевой, но теперь я королева, и все должны исполнять мою волю! Даже вы!
— Вы забываете, — взвивается он, — что поклялись подчиняться мне, когда нас венчали.
— Что выше — власть мужа или власть монарха? Последнее, безо всяких сомнений. Позвольте вам напомнить, что вы присягали мне на верность.
— Сударыня, — говорит Гилфорд, он хватает меня за руки и щиплет через сорочку, — в этой спальне я ваш муж и господин, и вы будете слушаться меня. Вам понятно? Я требую не более чем свои права как ваш муж, и ни один закон на свете не сможет мне этого запретить. Так что я предлагаю вам смириться и подчиниться. Вы меня слышите?
— Я прекрасно вас слышу, — шиплю я, — и ни при каких обстоятельствах не позволю вам снова надругаться надо мной. Я — ваша королева. По первому же моему слову вон те стражи у дверей выбросят вас отсюда. И тогда весь мир узнает правду о нашем браке. И это не понравится вашему отцу.
Его бледные щеки розовеют от бешенства.
— Весь мир, сударыня, узнает, что вы плохая жена. Вы забываете, что я король Англии и посему имею право на равное уважение и подчинение.
От такой наглости у меня перехватывает дыхание. Вот, значит, куда он метит.
— Нет, Гилфорд, — твердо заявляю я, сдерживая свой гнев, — ты не король и никогда им не станешь, если только я не уполномочу на это парламент, а я никогда этого не сделаю. Но если ты обещаешь оставить меня в покое — и лишь при этом условии, — я, возможно, присвою тебе титул герцога, хотя ты этого и не заслуживаешь.
На мгновение он теряется, но бешенство снова овладевает им, и он, как ребенок, которому не дали игрушку, устраивает безобразную сцену.
— Я стану королем! — вопит он. — И парламент примет акт! Мой отец об этом позаботится!