Трон Исиды

Он мимоходом отметил, что Антоний следовал за ними — с кубками и амфорой вина. Триумвир, а ныне царь Востока, поставил свою ношу в угол, поискал глазами ложе, подошел к нему, сел и приготовился наблюдать за происходящим — с интересом, но без суеверного трепета, словно это было для него привычным делом. Он жил бок о бок с детьми царицы и их матерью, а Клеопатра была докой в магии и любила обставлять свои действия с блеском. Диона относилась к собственным «странностям» намного скромнее и спокойнее, зная, что они могут смутить покой Луция.

Но никто из этих детей о его покое не заботился. Они составили ложа в круг, словно для пира — но нигде не было видно слуг, которые принесли бы им яства. Луций очутился в центре, на месте хозяина пира.

— Ты, — сказал Цезарион, — Запад. Запомни.

Сам он, сидя напротив Луция, стал Востоком. Птолемей Филадельф — Севером, а Селена — Югом. Остальные заполнили промежуточные стороны света: Тимолеон сидел справа от Луция, Андрогей — слева, а Александр Гелиос и Антилл — лицом к ним. Антоний оказался вне круга, словно не собирался принимать участия в ритуале, каким бы он ни был.

— Ты можешь прекратить это? — спросил его Луций.

Антоний пожал плечами, широко развел руки и поднял брови — размашистый римский жест.

— Я всего лишь бог на земле. У меня нет магического дара, о котором стоит упоминать.

«И у меня нет!» Луций приготовился протестовать, но это было неправдой. У него есть магический дар. Так говорила Диона. И он знал о нем, хотя предпочел бы забыть о его существовании. У Луция Севилия, гаруспика, это хорошо получалось — с тех пор, как он стал женатым мужчиной.

— Ваши глупости нас задерживают, — холодно сказал Цезарион. — Ты что, в самом деле хочешь, чтобы твоя жена умерла? Тогда продолжай в том же духе.

Луций окаменел, словно мальчик ударил его.

— Ты мог бы вести себя поделикатнее, — заявил Цезариону Антилл. — Он и так до смерти боится за нее, как и любой другой на его месте. А мы ему толком ничего не объяснили — просто притащили сюда.

— На объяснения времени нет, — отрезал Цезарион. — Он должен знать сам.

— Он — римлянин, — возразил Антилл. — Ему нужны объяснения.

— Тебе ведь не нужны, — парировал Цезарион. — Ну все, хватит. Он здесь. Если он сможет помочь — хорошо. Если нет, мы просто используем его дар. А любезности оставим на потом.

— Ты слишком суров и холоден, — вмешался Тимолеон. — Мама испугается.

— Если мы продолжим перепалку, твоя мать вообще ничего не почувствует — она просто не выживет, — сказал Цезарион. Не холодность была причиной его безжалостности — Луций вдруг очень ясно осознал это. Им владел ужас за Диону.

Вот теперь Луций понял, что от него требуется. Он пресек разгорающуюся ссору.

— Он прав, Тимолеон. Ты потом доспоришь с ним. Итак, что я должен делать?

Цезарион вряд ли похвалит его за то, что он взял себя в руки — сейчас не до похвал. Остальные, наверное, подумали: наконец-то. И лишь Тимолеон наградил его ободряющей улыбкой. У него были крупные белые зубы, и он блеснул ими от всей души.

Голос Цезариона вернул его к действительности, и с ней пришла невыразимая тревога.

— Просто сиди здесь и повторяй за нами. Госпожа Диона рассказывала тебе, как она творит мир для детей, которые рождаются в присутствии магии? Она сотворила вселенную для твоего ребенка, когда узнала, что он существует. Это было грандиозно, но и очень опасно. И наибольшая опасность грядет сейчас. Ребенок пытается принять ее дар — мир, который она для него сотворила, и переделать так, как ему покажется удобным. И это вынет из госпожи Дионы всю ее душу.

— Но… — начал Луций.

— Никаких вопросов, — свирепо отрезал Цезарион. — Следи за нами и повторяй, когда надо.

Однако Луций тоже был упрям.

— Я понимаю, что роды — это адский труд, но чем мы-то можем помочь? При чем тут магия?

Казалось, терпение Цезариона вот-вот лопнет, но в конце концов, он ответил, и ответ его частично удовлетворил Луция:

— Даже всему нашему роду — обеим его ветвям — неимоверно трудно изменить волю богов. К счастью, мы немного знаем, как это делается. И еще надеемся…

Он умолк, но Птолемей продолжил за него.

— Мы надеемся, что госпожа Диона не отдала ребенку слишком много. Она ведь не думала об этом — просто любила. Любила тебя, и поэтому он — часть тебя.

— Значит, я убиваю ее, — простонал Луций. — Я знал это. Знал с того самого мгновения, как…

— Хватит! — оборвал его Цезарион и распростер руки.

— Восток, — проговорил он. — Я — Восток, где встает солнце. Боги здесь сильнее, и лик их ярче. Солнце — могучее.

Обряд начался. Странно, но он успокоил Луция. Диона, по мере возможности, старалась обходиться без ритуалов, и никогда не обставляла их затейливо. Похоже, такими же были ее дети и дети Клеопатры.

— Юг, — сказала Селена, голосом мягким и чистым.

— Я — Юг, откуда течет Нил. Сила богов здесь глубже. Земля — могуча.

Наступила пауза, и в воздухе послышалось пение. И оттуда Луций взял слова, которые должен был произнести.