Трон Исиды

— Я не хочу ссоры. Я хочу поужинать. А потом я хочу поспать. А наутро я хочу найти корабль, который отвезет меня в Грецию.

— Ты не хочешь плыть в Грецию, — возразил он. — Оставайся-ка в Александрии. Царица сама тебя позовет, если в этом будет нужда. Тогда ты отправишься в путь, ясно понимая зачем, и на одном из ее кораблей, что тоже немаловажно.

— Дай мне пройти, — тихо и твердо сказала она.

— Диона, — взмолился Луций. — Не будь смешной. Это из-за Аполлония? Он наконец заявился к тебе с разносом — за то, что ты вышла замуж за чужеземца?

— А ты такой же, как он, — враждебно сказала она, и он похолодел. — Ты хочешь, чтобы я осталась здесь, прислуживала тебе и забыла мою царицу и мою богиню. Ты разведешься со мной, если я поеду? Попытаешься отнять у меня детей?

— Диона! — Боль в голосе мужа поразила ее; она отшатнулась. Луций воспользовался этой маленькой победой: — Диона, моя дорогая, любимая жена, я никогда с тобой не разведусь за то, что ты — это ты. Я просто оспариваю внезапность твоего решения, удивляюсь ему, хочу понять его причину. От чего ты бежишь?

— К чему, — поправила его она. — Я бегу не «от», а «к». Перестань быть таким чертовски рассудительным.

— Но кто-то из нас должен быть благоразумным?.. — Его терпение подходило к концу. Он уже почти не отдавал себе отчета в своих словах и в том, какой вред они принесут. — Почему ты набрасываешься на меня? Что я тебе сделал?

— Я вовсе не набрасываюсь на тебя. Это ты отказываешься верить тому, что я вынуждена ехать.

— Я верю. Просто хочу знать почему.

— Потому что я должна.

— Это не причина.

— А больше ты ничего не услышишь. — Она сделала шаг к двери. — Дай пройти.

Через мгновение Луций отступил в сторону. Если бы Диона попыталась проложить дорогу силой, он мог потерять самообладание и, возможно, даже ударить ее. Он никогда не бил женщину. И не собирался делать это сейчас.

Диона, проходя мимо, задела его плечом, и он спросил:

— Ну, почему? Чем я заслужил такое?

Диона промолчала. Ей совсем не хотелось ссориться, да еще без причины, но в таком состоянии духа, как сейчас, она не была еще никогда — даже в тот день, когда пренебрегла угрозой Аполлония развестись с ней. Казалось, что в нее вселился демон: дух злобной, чужой, враждебной ей воли. Уставившись на ее мужа — любимого мужа, которого она любила больше всех мужчин на свете, демон шептал:

«Римлянин. Чужестранец. Чужой всему, что есть Египет».

Нужно вернуться назад, пока она еще здесь, попросить прощения, сделать так, чтобы они опять стали одним целым. Но это было невозможно. Она зашла слишком далеко, прежде чем одумалась и поняла, что творит. И она вышла из кабинета, добрела до спальни и заперла за собой дверь. У мужа есть собственная спальня, — правда, он никогда не пользовался ею — так пусть обновит ее сегодня ночью. Ей же нужно успокоиться и справиться с демоном, подчинить его, изгнать, пока он не натворил дел похуже.

Луций Севилий приказывал ей остаться в Александрии. Он просто хотел ее урезонить — вот и все. Обычно она и сама могла себя урезонить…

Но не сегодня вечером. Рассудок говорил, что она должна взять на корабль их всех — даже малышку — и плыть в Грецию с ними. Клеопатра будет очень рада ей. Антоний придет в восторг, снова увидев старинного приятеля Луция. Тимолеон получил передышку от своих дружков по симпосиям. Можно превратить эту поездку в познавательное путешествие по островам Греции с главным пунктом остановки в Афинах.

Но Диона не могла заставить себя сделать это. Темный демон, поселившийся внутри, хотел, чтобы она была там, где Клеопатра. Его не заботило, какой ценой, кому это причинит вред — только побыстрее.

Если она отправится одна, то сможет найти себе каюту на первом же судне, которое возьмется довезти ее, и окажется в Афинах уже через несколько дней. Обремененной мужем, детьми, слугами, выводком женщин, обитавших в доме, ей придется ждать неделями, прежде чем найдется корабль, и еще пройдут недели, пока все они погрузятся на него.

А Луций Севилий вовсе не хочет ехать. Он осел в Александрии. Ему здесь уютно. Мужа раздражает, что его хотят сорвать с насиженного места из-за каприза женщины — несмотря на все протесты, именно так он наверняка и думает. Наверняка. Она видела его насквозь — как хрусталь саркофага Александра.

Если она сейчас поссорится с мужем, отшвырнет его от себя, ей гораздо легче будет покинуть его, оставить здесь, пока она будет выполнять волю богини. Вот почему сегодня она так ошеломила его, вот почему плеснула свой гнев, когда Луций Севилий имел все основания ожидать любви.

«Все к лучшему», — говорила она себе. Муж не желает, чтобы его таскали по всей Греции, как шлейф Клеопатры. Что ж, он может остаться здесь, преподавать в Мусейоне, смотреть, как Мариамна вырастает из младенческого возраста и вступает в пору раннего детства. Она спокойно оставит ее с ним — а когда-то ей даже в голову не приходило поручить Тимолеона заботам Аполлония.

Одна… Она останется одна на всем белом свете — только со своей богиней и царицей.

— Но почему? — спросила она вслух.

— Почему? — повторил мужской голос.