Трон Исиды

Одним прыжком Луций оказался возле жены, и в следующую секунду она уже была в его объятиях.

Диона пыталась высвободиться, однако муж был слишком силен, и она сдалась, но тело ее оставалось напряженным, отказываясь ответить на его чувство, оттаять в любящих объятиях. Казалось, Луций не замечал этого. Его руки блуждали по ее спине, разыскивая узлы и пряжки и благополучно развязывая и расстегивая их.

— Любимая, — прошептал он, зарываясь в ее волосы. — О, моя любимая. Кажется, я почти ненавижу твою богиню за то, что она с тобой делает.

— Ей все равно. Ведь она — богиня.

— Прекрасно. Тогда она не покарает меня за такие слова.

Диона откинула голову назад и пристально смотрела на него. Луций ответил ей довольно мрачным взглядом.

— Хотелось бы, чтобы с тобой было не так трудно спорить, — сказала она.

— Я просто не мшу удержаться. — В его голосе не прозвучало ни извинения, ни сожаления. — Утром я найду для нас корабль. Один из приближенных Антония через пару дней должен возвращаться в Грецию. Он возьмет нас на борт. Нам очень пригодятся и твой ранг, и мои сенаторские привилегии.

— Вряд ли… — начала Диона. — Я не… не так быстро…

Она противоречила сама себе и понимала это — как и он. Но муж сделал вид, что ничего не заметил, разве что слегка приподнял брови.

— Мы еще побудем с детьми — до отплытия. У них все будет в порядке. Наверное, все-таки Мариамну лучше отправить в храм. Для тебя они потрудились на славу — почему с ней должно быть иначе? А Тимолеон наконец займется делом. Наступило время, когда он должен почувствовать вкус ответственности.

— Как разумно, — съязвила она. — Как рассудительно. Я тебя ненавижу.

Уголок его губ нервно дернулся.

— Ни одной женщине не нравится, когда мужчина проявляет благоразумие. Это бывает так редко — и всегда застает ее врасплох.

— Ох! — Диона с трудом сдерживала смех, хотя еще сердилась. — О боги, да ты просто невозможен.

— Нет, — возразил он. — Это ты невозможна. Но я люблю тебя. И мне почему-то пришла в голову забавная мысль: получилось бы замечательное приключение для нас двоих, если бы мы были юными новобрачными.

Она тоже подумала об этом и ужаснулась. И когда начнется война… если начнется… и он погибнет…

— Попозже, — прошептал он. — Время для страха придет позже. А сейчас время для любви.

Диона попыталась сказать «нет». Но он был слишком сильным. И в сердце своем она, наверное, тоже была такой, когда, вопреки здравому смыслу, вещим мыслям и мрачным предвидениям, вдруг запела.

36

В Афинах Антоний и Клеопатра находились на вершине земной славы. Страхи Дионы казались теперь далекими тенями, смутными воспоминаниями, подобными снам. Ее тепло и радостно встретили, прекрасно разместили, и она вдруг обнаружила, что стала объектом вежливых и не очень вежливых шуток и насмешек тех, кто думал, что очень хорошо понимает, почему так неожиданно объявилась в тылу подруга и родственница царицы, с мужем и без детей. Антоний считал, что до этого они просто не хотели принимать на себя обузу скучной службы. Так же считала нужным думать и Клеопатра.

Ходил слух, что царице была отвратительна сама мысль поселиться в Афинах, в том же самом доме, куда Антоний привез Октавию и где они жили несколько лет как муж и жена. Но на самом деле все видели, как Клеопатра взяла верх над неприятными воспоминаниями. Редкий афинянин вспоминал теперь римлянку — царица Египта полностью вытеснила ее. Это была победа; настоящий триумф. Клеопатра, царица и богиня, правила Афинами так же, как правила Александрией — силой ума и богатства. Афины, подобно Александрии, хорошо знали власть интеллекта — или тешили себя мыслью, что знали.

Диона никогда не бывала в этом городе, который так много мнил о себе. Он был древним — но моложе Мемфиса и Фив; красивым, но Александрия, праздничная, оживленная, была ей милей. Этот город был гордым — но таковы все великие города. Претензия называться городом ума и мудрости из-за того, что он назван в честь девы-богини[83], поразила Диону как грандиозный и забавный абсурд.

Луций смеялся и называл ее неизлечимой александрийкой. Он полюбил Афины; полюбил карабкаться по холмам Акрополя и бродить вдоль храмов, блуждать по улочкам нижнего города; любил он и походы в порт Пирей, гавань — окно Афин в мир. Освобожденный от забот о семье и доме и обязанностей в Мусейоне, он представлялся совсем другим человеком, которого, как ей иногда казалось, она едва знала. Наверное, таким был юный Луций, изучавший философию в достопочтенных садах Академа — улыбался даже чаще, чем говорил, и находил все новые и новые места, чтобы удовлетворять свое любопытство и страсть к прогулкам.

Диона нечасто ходила вместе с ним. Жены в Афинах сидят по домам, а на улицу выходят только в случае крайней необходимости. Также, по слухам, жили парфянки — практически взаперти, — и честь и привилегию видеть их имели лишь мужья. Только женщины менее уважаемого слоя — гетеры — могли ходить по улицам так, как ходили женщины всех сословий в Египте.