Трон Исиды

Антоний надел парадные доспехи, резко и ярко сияющие под навесом шатра, который соорудили слуги, чтобы дать ему убежище от неистового, злого солнца. Антоний, самый краснощекий и здоровый из всех мужчин, был неестественно бледным; лицо его блестело капельками пота, но он не выказывал ни малейших признаков неудовольствия или дискомфорта. Некоторые из присутствующих искоса поглядывали на Клеопатру, сидевшую возле него на простом стуле, таком же, как и у остальных, — они знали, что царица хранит, защищает своего господина. На ней было прозрачное египетское платье — незаменимый наряд по такой погоде, и знаменитые нагрудные украшения из золота и ляпис-лазури; украшением служили ее волосы, заплетенные в множество кос, как принято у знатных египтянок. Царица Египта казалась сделанной из камня — на нее почти не действовал одуряющий зной.

Антоний стоя принимал первых посетителей и стоял так, пока не появились последние, отставшие: Деллий в безупречной тоге, с измученным худым, но тщательно выбритым и припудренным лицом и пара его друзей. Всех вошедших поприветствовали, усадили и налили им кислейшего македонского вина, которое мог выпить только смельчак, мучимый зверской жаждой, но достаточно крепкого, чтобы отупеть, если употребить его неразбавленным. Антоний изучающе рассматривал их лица. Некоторые встречались с ним взглядом, другие сосредоточили все внимание на вине или на чем-то другом. Кое-кто кашлял, сотрясая шатер глубокими, громкими, трескучими звуками.

— Итак, — сказал, наконец, Антоний. — Нас больше, чем, наверное, думает Октавиан, даже после всех изменений, которые произошли в наших сердцах. Кто-нибудь собирается «уехать» сегодня вечером? Если да, то поспешите. Уезжайте сейчас. Я не проявлю о вас такой «заботы», как об Ямблихе и Постуме, — если только не поймаю после того, как наш совет окончится.

Никто не проронил ни слова. Ямблих из Эмесы и Постум, сенатор, слишком медлили и чересчур явно проявляли желание переметнуться к Октавиану; Антонию пришлось казнить их в назидание остальным. Насколько все знали, это не остановило бегства из лагеря, но лишь еще более ухудшило настроение оставшихся — хотя на душе у них и так было скверней некуда.

Антоний кивнул сам себе.

— Значит, мы все вместе. Вместе до конца.

— Соглашаемся на мировую? — спросил кто-то, прячась за спинами остальных — в открытую такого не мог сказать ни один из них.

Антоний не впал в ярость, но заговорил быстро, пытаясь успокоить себя.

— Нет. Мы вовсе не близки к поражению. Октавиан задал нам перцу — это точно. Но у нас есть еще сотни тысяч солдат и три сотни кораблей. Мы не можем больше здесь торчать — надо взглянуть правде в лицо. Армия отрезана от помощи, от поставок продовольствия. Местное население пока дает нам зерно для хлеба, но мы не можем многого от них требовать — Греция и так уже истощена. Еще немного рекрутов для наших судов, и некому будет собирать урожай.

— И все же, — вмешался Сосий, флотоводец, — без гребцов корабли сражаться не смогут.

— А без еды армия не доживет до сражения, — резко сказал Канидий Красс.

Два полководца — на море и на суше — метали друг в друга свирепые взгляды, пока не подоспел Антоний. Он успокаивающе взмахнул рукой.

— Ну, хватит, хватит, оба вы правы, и это-то и скверно. Здесь мы заперты, и нас пожирают мелкими кусочками лихорадка, голод, болезни и упадок духа. Нам нужно сражение — а именно этому и препятствует Октавиан.

— Значит, мы должны его вынудить, — вымолвил Канидий.

— Попытаемся еще раз, — заявил Антоний. — Возможно, для них это будет неожиданностью. Конечно, они знают, что мы близки к отчаянию, и положение наше весьма плачевное, но, вероятно, думают, что я из тех пентюхов, которые копаются до тех пор, пока не станет слишком поздно — для чего угодно. Пусть они продолжают так думать, а через несколько дней мы ударим по ним всей нашей мощью.

— А чем именно? — вмешался требовательный голос царевича откуда-то из Малой Азии. У него был небольшой отряд лучников и очень много даже не спеси, а важности. — Чего мы хотим? Выбраться отсюда и убраться подальше? Или все же нанести им урон?

— И того и другого, — мгновенно ответил Антоний. — Насколько я понимаю, у нас два выбора и два шанса. У нас есть сухопутные силы и флот. Мы не можем погрузить всех солдат на корабли, а тем более — сражаться с таким количеством народа на борту; толпы мужчин будут путаться друг у друга под ногами. Мы попытались использовать оба шанса одновременно, но из этого ничего путного не вышло. За такое короткое время потребовалось много раз координировать наши действия.

— Так что же нам делать? — спросил Канидий Красс. — Отказаться от одного или от другого? Оставить сухопутные силы пробиваться сквозь легионы врага, а флот направить к Египту? Или позабыть про флот и пробиваться с боем по суше?

— Можно догадаться, что выбрал ты, — пробормотал кто-то.

Канидий сверкнул глазами в сторону говорившего.