Трон Исиды

— Я чувствовала бы то же самое, если бы Египет призывал меня. Но ты не желаешь меня понять, правда? Ты хочешь, чтобы я спорила с тобой. Но я слишком устала. Мне очень многое нужно сделать.

Где-то за непроницаемой маской ее лица пряталась женщина, любившая его; Луций верил ей — всем сердцем. Но теперь он не мог отыскать ее. Эта Диона была чужестранкой, жрицей, орудием богини.

И все же она была его женой.

— Если мы успеем уложить вещи, — сказал он, — то сможем уйти до рассвета.

— Ты сможешь, — согласилась она.

Луций предпочел не расслышать ее слов.

— Октавиан будет хорошо обращаться со мной. Конечно, он мерзавец, жадный до денег, но знаком с искусством дипломатии. Я приложу все силы, чтобы он не вынудил тебя сделать что-нибудь во вред Клеопатре.

— Ему это не удастся. Я останусь с моей царицей, куда бы она ни пошла.

— Ты — моя жена, — напомнил Луций Севилий.

Она коротко кивнула, соглашаясь, но тут же сказала:

— Я — голос богини. А царица — богиня на земле.

— Мы уйдем вместе. Я ни за что не оставлю тебя здесь, на произвол судьбы. После поражения тебя могут ранить, изнасиловать, убить…

— Но ты не вправе сделать за меня выбор, — промолвила она, по-прежнему холодно, по-прежнему спокойно, но лицо ее побелело. — Я знаю, ты должен идти. Ты ненавидел каждый шаг по пути из Афин. Roma Dea призывает тебя, и она получит свое. Но у меня другая богиня.

Луций встал; Диона села в молчании. «Это тупик; неумолимый и жуткий, как сама Roma», — подумал он.

— Чтобы фурии прокляли твои видения! — выпалил он наконец. — Я обещал, что никогда не брошу тебя. И не брошу.

В первый раз спокойствие изменило ей. Она протянула к нему руку.

— Нет! Это разорвет тебя на куски.

— Я обещал, — упрямо повторил он.

— Я освобождаю тебя от твоего обещания.

— Нет.

— Ты должен уйти. Ты нужен твоей богине.

— Тогда пойдем со мной.

— Нет.

И снова в шатре повисло молчание. От него не было спасения. Луций чувствовал, как разрывается его сердце. Рим — на другом берегу пролива. Здесь — Египет и его сторонники. Даже воздух в этой стране казался нездоровым, коварным, полным экзотических благовоний, духов, ароматов Востока. Луций вдохнул полной грудью — и его чуть не стошнило.

Тут, в этой комнате, на ложе, сидела его жена и молча глядела на него. Это место он выбрал сам. И останется здесь, пусть даже погибнет — и Диона возненавидит его.

Луций расстелил на полу простыни и завернулся в них. Диона не препятствовала ему. Насколько он видел, жена спала всю ночь. Он же едва сомкнул глаза: боль в сердце была слишком невыносимой.

Но он все вынесет. Он уже давно сделал выбор. И не отступится от него.

39

Все это долгое знойное лето Антоний вел войну на болотах и опаленных солнцем равнинах Акция. Теперь же сражение перекинулось на море — против флота Агриппы; и он углублялся в Грецию, забирая мужчин из городов и селений для пополнения своих легионов и команды кораблей. Многие из его воинов уже заболели и умерли среди выгребных ям и малярийных болот, в которые превратился его лагерь. Однажды Антоний даже отправился за рекрутами сам. Он уже не раз посылал Деллия набрать пехотинцев в Македонии, и тот прихватил на север пол-армии, тогда как Сосий, его флотоводец, разомкнул кольцо их ловушки в заливе и всеми силами обрушился на Агриппу.

Сосий почти победил — и они были почти свободны. Но Агриппа оказался ему не по зубам.

Это был мудрый план, достойный полководцев Антония; уйти по суше, уйти по морю, воссоединить две армии и обрушиться на врага словно из ниоткуда. Тогда Клеопатра, добрая половина армии и большая часть его флота остались бы в капкане у Октавиана, став одновременно и добычей, и троянским конем. Но план провалился, Агриппа сражался отчаянно. Октавиан — нет. Антоний выманил кавалерию Октавиана, угрожая его линиям морской защиты. И тут его, Антония, кавалерия во главе с полководцем перешла на сторону врага.

Но Антоний отказывался идти на мировую даже после такого вероломства. Он созвал всех полководцев, выставил охрану и сторожевые посты на случай атаки врага, но сосредоточил все силы в своем лагере. Шел месяц, который римляне называли секстилием — когда зной опаляет нещадно, но Сириус уже указывает дням путь к прохладному сентябрю. Долгие месяцы пребывания в походном лагере, здесь, в богами забытом, унылом месте, где нет проточной воды, только из моря, породили зловоние, которое доканывало римлян в это самое худшее лето в их жизни. Солдаты потели в своих доспехах. Царевичи парились в тяжелых монарших одеждах; горстка сенаторов, которые не уползли еще на животе в Рим или к Октавиану, падали с ног под весом шерстяных тог.