Трон Исиды

Он оставил дом и присоединился к свите триумвира в качестве посла. Так случилось, что в долгих походах и во время еще более долгих остановок в Греции и Азии, он стал любимым собеседником своего командующего. Луций не искал его милости — он вообще никогда и ни перед кем не заискивал, неизменно оставаясь самим собой. Просто Антоний оказался таким человеком, с которым даже гаруспику Луцию Севилию было о чем поговорить.

Антоний через некоторое время удалился — предстояли государственные дела, да и к приезду царицы следовало подготовиться. Луций остался сидеть на скамье. Вскоре триумвир вернулся и снова стал вглядываться вдаль, но на этот раз с заметно возросшим нетерпением.

— Смотри! — внезапно воскликнул он. — Вон там!

Луций не сразу понял — что же увидел Антоний? По реке всегда шли суда — поднимались вверх по течению с моря или спускались вниз, из гавани Тарса. Там, куда указывал Антоний, в строгом порядке плыли корабли. Лучи падали на них под таким углом, что казалось, они выплывают из середины огромного, сверкающего шара.

Луций подумал, что это всего лишь солнце, но, всмотревшись пристальнее, разглядел палубу, борта, нос корабля, все — золотое. Паруса, показавшиеся сначала черными их ослепленным глазам, отливали чистейшим пурпуром. Огромный корабль шел впереди всех остальных: мощные серебряные весла ритмично врезались в воду, следуя ударам барабана. Удары эти как бы отдавались в мозгу, Луций не слышал ни звука.

Подул ветер с реки и донес звуки музыки: плач флейт и рев труб на фоне гулких барабанных ударов.

Смеющийся голос Антония прозвучал необычно низко, в нем слышалось неподдельное восхищение.

— Такого я и представить себе не мог! Никогда в жизни! Ай да Клеопатра!

По берегу бежали люди, привлеченные сверканием золота, звуками музыки, тонким и сильным ароматом, принесенным ветром: духом самого Египта. Шум толпы напоминал клекот птиц, но не мог заглушить музыки, доносившейся с корабля. Некоторые бросались в воду и плыли за судами, не опасаясь ударов тяжелых весел. Вода бурлила вокруг пловцов, покрывая их головы шапками белой пены. Луцию чудились голубые волосы и зеленые глаза нимф, сопровождающих флотилию.

— Вот, — тихо произнес Антоний. — Вот она.

Луций, готовый увидеть нечто необыкновенное, решился наконец взглянуть на верхнюю палубу корабля, искрящуюся на солнце. Сквозь блеск золота он разглядел ложе, а на нем — женщину. На таком расстоянии не видно было лица, но в том, что это именно женщина, сомневаться не приходилось: на ней было просторное, струящееся одеяние, голова увенчана двумя коронами. Ее окружали красивые обнаженные мальчики с золотыми опахалами. Позади них стояли женщины и девушки в светло-зеленых и белых одеждах, олицетворяющих духов воды и воздуха.

— Венера появляется из пены морской, — провозгласил Антоний, — с целой свитой амуров и граций, охраняемая морскими нимфами. Совершенно в ее духе! И совершенно… неотразимо.

— Она вскружила тебе голову, — неожиданно перебил его Луций и спохватился: никогда он не позволял себе подобной резкости, даже бестактности. Но все происходящее сейчас на реке не имело ни малейшего отношения к магии и было лишь хорошо разыгранным спектаклем, рассчитанным на легковерных, которым солнце ослепило глаза, а вино замутило разум. И все же подействовала эта бутафория, да еще как — он забыл о правилах приличия.

Антоний добродушно ухмыльнулся.

— Почему только мне? А тебе? Не правда ли, она великолепна?

— Она… — начал было Луций и вдруг запнулся. — Похоже, все эти слухи — чистая правда. Она и впрямь владеет магией и может направить ее против нас.

— Конечно. — Антоний ничуть не разделял его тревоги. — Клеопатра — царица Египта, воплощение Исиды на земле. Она дышит.

— Я не хочу, чтобы меня коснулось ее дыхание, — прошептал Луций. — Не хочу!

— Ты что, боишься ее?

Серьезный вопрос, на него трудно ответить. Но Антоний и не ждал ответа — он уже спускался по лестнице, созывая свою свиту, но Луций не мог сдвинуться с места.

«Магия, — твердил он про себя. — Дышит магией».

Конечно, он знал, что это искусство родилось в Египте. Луций изучал его и почитал, но никогда не боялся. Однако то, что он только что видел и чувствовал, было большим, чем монотонные сухие заклинания и яды старых магов. Это была сила, направленная острием кинжала в самое сердце Рима.

А Рим — это Антоний. Антоний — поклонник Бахуса и женщин, Антоний, совершенно одурманенный ею еще до того как она со своими ароматами, музыкой, блеском, со всем своим обаянием, ступила на эту землю.

— О, всемогущий Юпитер, — взмолился Луций Севилий, гаруспик. — Великие боги земли, неба и подземного мира, заклинаю вас, защитите его. Проясните его разум. Не дайте ему забыть: пусть она царица Египта, но он… он правитель Рима, он — это сам Рим!

6