Трон Исиды

— Да, — подтвердила Диона. — И мои, по-видимому, посланы мне, чтобы я училась терпению. Тимолеон решил, что хочет быть моряком, вероятно, главным образом потому, что морякам не надо носить одежду. А что он творил на базаре ты и сам видел. А Андрогей весь в отца. Он остался в Александрии. Отец пожелал, чтобы сын жил с ним, поскольку он старший ребенок.

— Значит, у тебя есть еще один сын?

— От бывшего мужа. Его новая жена гораздо ближе Андрогею, чем я. Она вполне заменяет ему мать.

— Мне кажется, мать заменить нельзя.

Они продолжали спускаться по ступенькам к набережной. Луций Севилий о чем-то задумался. Диона неторопливо шагала рядом с ним. Лодка уже в самом деле ожидала их; Тимолеон, убежавший вперед, буквально скакал от нетерпения.

— Мама, из-за тебя мы теряем время, — закричал он прежде, чем она успела что-либо сказать. — Смотри, Цезарион чуть не плачет. Он хочет к своей маме.

— Неправда, — донесся до них голос царевича, сидевшего неподалеку. — Ты просто ревнуешь, потому что твоя мама хочет поговорить с кем-то еще кроме тебя.

— Не болтай глупостей, — разозлился Тимолеон.

— Успокойся, — остановила его Диона, — хватит. Иди в лодку и прекрати ныть.

Тимолеон, словно не слыша ее, продолжал:

— Знаешь, как тебя в городе будут называть? Маленькая богиня.

— Что за чушь.

— Вовсе не чушь, ты и сама это знаешь. Да и какая ты богиня? Ты не можешь быть Исидой: Исида — это Клеопатра.

— Я сказал бы, — заметил Луций Севилий, — что твоя мама — Афродита.

Тимолеон сурово посмотрел на него.

— Лучше бы она была Артемидой. Артемида ненавидит мужчин. Она превращает их в оленей и охотится на них.

— Твоя мать смогла бы стать такой. И в любом случае к матери следует относиться с уважением.

— Ты хочешь обозвать меня кровожадным сопливым щенком? — не унимался Тимолеон. — Так что же ты молчишь?

— А я люблю быть непредсказуемым.

Мальчик окинул Луция оценивающим взглядом, тот с улыбкой посмотрел на него. Вдруг Тимолеон изумленно улыбнулся.

— Почему ты это носишь? О, да я тебя знаю — видел с Антонием. Разве ты не воин? Почему ты без доспехов?

— Потому что они очень неудобные, — совершенно спокойно объяснил Луций Севилий. Диона ничем не могла ему помочь и лишь восхищалась его терпением.

— А тога?

— И тога тоже. Но только ее гораздо легче снимать.

— А у тебя доспехи-то есть?

— Даже двое, — рапортовал Луций. — Боевые и парадные.

Судя по всему, Тимолеон решил учинить настоящий допрос. Диона подтолкнула его к лодке.

— Иди, хватит болтать, у тебя еще будет время засыпать этого господина вопросами.

— Но, мама, он не может быть господином! Он римлянин, а все римляне — простолюдины.

— Да, если не являются патрициями, — согласился Луций Севилий. Он вовсе не выглядел оскорбленным. Дионе даже почудились искорки смеха в его глазах.

— А ты что, патриции? — поинтересовался Тимолеон.

— Я жрец. И думаю, что когда я вернусь в Рим, меня изберут в сенат — мой отец был сенатором. Он недавно умер, а я стал главой семьи. В молодости я был слишком глуп, чтобы разумно вести дела. Тогда я был квестором, это почти то же самое, что казначей.

— О! — Тимолеон прикусил язык, потому что мать решительно направилась к нему, взяла за руку и потащила за собой.

Мальчик зашел в лодку с грацией прирожденного моряка и, проходя мимо Цезариона попытавшегося поддержать его, запротестовал:

— Я сам! Не лезь!

Геба уже сидела на носу судна, поджав под себя ноги. Все гребцы были на местах. Но Диона медлила, пытаясь подобрать слова, чтобы извиниться перед Луцием Севилием за поведение сына.

— Не беспокойся, — молвил он, угадав ее мысли, и улыбнулся. — У тебя замечательный сын.

— У тебя настоящий талант понимать других. — Диона склонила голову в знак благодарности. — Спасибо тебе. Я очень рада, что ты все это время был с нами.

— Надеюсь, это действительно так, — ответил Луций и протянул ей руку. Подумав секунду, Диона оперлась о нее и позволила ему помочь ей зайти в лодку. Взъерошенная кошка последовала за ней, похоже, собираясь стать морской кошкой, если потребуется. Диона заняла свое место, кошка прыгнула к ней на колени, и лодка медленно отчалила.

Римлянин, не двигаясь с места, провожал ее глазами, пока Диона не перебралась на корабль. Затем он покинул набережную и отправился во дворец триумвира.

В этот вечер Антоний устраивал пир. Он не мог позволить себе такого же роскошного приема, какой был у Клеопатры, да и не стремился к этому. Более того, он всячески старался избежать излишеств. Столы были накрыты в римском стиле, уставлены римскими блюдами. Гостей рассаживали на кушетки, как принято в Риме, однако для царицы установили ложе — на нем Клеопатра могла сидеть откинувшись, как здесь дозволялось только мужчинам. Она не стала отказываться — царица вполне может пользоваться мужскими привилегиями.