Трон Исиды

Луций Севилий представлял, как эти двое встретятся на сей раз: холодная учтивость, официальные речи и маски безразличия… А то, что их сердца бьются сильнее обычного — так ведь этого никто не видит. Сегодня Клеопатра — настоящая эллинка, а ее спутники были в одеяниях придворных греков из Александрии. Дионы среди них не оказалось. Луций поинтересовался у своего соседа по столу, где она, и выяснилось, что подруга царицы — так ее назвал этот человек — занята обрядом.

— Она Голос Исиды, — сказал он, — поэтому иногда ей приходится выполнять для богини определенный ритуал.

Египетская богиня уже порядком надоела Луцию. Могла бы дать своему голосу отдохнуть хотя бы один вечер.

Он едва сдержался, чтобы не произнести это вслух. Собеседник, вероятно, воспринял его молчание как недоверие к его словам и проникновенно произнес:

— Вы, римляне, не верите в богов, не правда ли?

— Почему же, очень даже верим, — тихо вымолвил Луций Севилий. — Я слышал, как богиня говорит устами своей жрицы. Это очень странно выглядит.

— Да, — ответил гость, явно не собираясь вдаваться в подробности.

Луций был предоставлен самому себе. Он обнаружил, что скучает по Дионе, что ему не хватает отблесков света на ее лице, ее остроумия и даже ее непредсказуемости. Очень хотелось узнать, прижилась ли на корабле маленькая кошечка и держит ли Тимолеон свое слово.

Расстроенный, он все же не мог не заметить происходящего в зале. Царица и триумвир вели между собой тот же разговор, что и вчера. В этой беседе явно не было никакой нужды: двое смотрели друг на друга, и им все было ясно без слов.

Как и накануне, они покинули пиршество по отдельности и очень рано. Но было что-то очень интимное в их движениях; Луций не мог ошибиться. Если царица вернется сегодня на корабль, то наверняка не одна. А если останется здесь, ей не придется ночевать в комнате для гостей.

Постороннему человеку могло показаться, что сближение произошло вдруг, неожиданно. Но Луций знал, что Антоний годами думал об этой минуте. И все же Клеопатра не красива, она уже не очень молода; ей, должно быть, около тридцати. Она совсем не походила на женщину, любовью к которой мог быть ослеплен Антоний. Но так обманывались многие, пока не слышали ее чарующего голоса, не видели ее грациозных движений, не ощущали ее живого присутствия. Царица была не просто красива, не просто привлекательна, она — воплощение самого Египта.

Сейчас Египет отдавал себя Риму — и Рим брал его, но не как завоеватель. Луций видел все так же ясно, как если бы стоял в спальне и наблюдал за их брачными танцами, старыми, как мир.

Может быть, именно для этого исполняла свой обряд подруга царицы? Не богиня ли ей приказала соблазнить триумвира?

Нет. Клеопатре не нужно ни обрядов, ни волшебства. Достаточно того, что она такая, какая есть.

Луций вздрогнул. В зале было тепло от дыхания пирующих, но ему стало зябко. Бормоча извинения, он вышел в сад.

Звезды, казалось, светили ярче обычного, на небе не было ни облака, ни тучки. Воздух, одновременно и холодный и теплый, был сладким от запаха цветущих растений.

Луций подошел к стене, поднялся по ступеням и остановился, не доходя до скамьи. Город молчал, погруженный в глубокую тьму. Лишь кое-где над дверями домов горели фонари. Тишину нарушали только редкие крики возвращающихся домой гуляк.

Звезды отражались в воде. Гирлянда огней опоясывала корабль царицы. На палубе было пусто. Все, кто не пошел на пиршество Антония, уже спали.

Все, кроме Дионы. Луций знал это наверняка, хотя не понимал почему: такое с ним иногда случалось. Благодаря таинственному дару, он, принося жертвы богам, видел суть вещей и читал предзнаменования, переводя их на язык, понятный обычным людям. Далеко не всегда предзнаменования были теми, которых от него ждали. Однажды это, возможно, погубит его.

Но только не сегодня. Сегодня его ночь. Луций сел на холодную мраморную скамью, не отрывая взгляда от украшенного огнями корабля. В глазах у него потемнело.

Когда он обрел то, другое зрение, прямо перед ним стояла египетская жрица. На ней было старинное белое платье, а голову покрывал тяжелый парик и высокий головной убор из золота и слоновой кости. Она находилась в маленькой корабельной каюте, казавшейся огромной, как мир. Стены оживляла роспись, выполненная старыми жрецами, творившими свое волшебство еще до основания Рима. Жрица пела высоким чистым голосом, но слов было не разобрать.

Однако Луций знал, что она пела гимн своей богине; не колдовала, но совершала обряд поклонения. У нее были помощники: кошка, увязавшаяся за ней в Тарсе, и еще какое-то существо, которое Луций поначалу принял за мужчину в черной маске, а потом за нубийку: некто с головой шакала на темных широких плечах. Если это и была маска, то удивительно живая, с белыми клыками, выставленными не то в улыбке, не то в усмешке. Глаза существа были странного зеленовато-желтого цвета.

Луций дрожал, хотя не чувствовал ни холода, ни страха. У настоящих римских богов нет лиц. Они — тени, исполненные могущества.