Трон Исиды

Клеопатра, охваченная гневом, холодной яростью, злилась не на него, а на себя и сеть своих шпионов. Диона пыталась понять, догадывается ли об этом Антоний. Иногда он казался ей тугоумным воякой; но потом вдруг демонстрировал вспышку недюжинного ума и тонкой проницательности — глядя на его простоватое бесстрастное лицо солдата, трудно было вообразить такое.

Казалось, он не особенно интересовался настроением Клеопатры, правда, с облегчением вздохнул, когда она сумела справиться с собой и не дала воли своему нраву.

— Я и сам думал, что у нас в запасе больше времени. Но какой прок убиваться над тем, что могло случиться и не случилось. Мне придется собрать своих солдат и отплыть в Сирию как можно скорее. У меня отличная армия, отменные воины, но что они могут без полководца.

— Присматривай за ними, — вдруг сказала Диона. — Чтобы они не переметнулись к врагу.

Оба — и триумвир и царица — разом обернулись и пристально взглянули на нее. Она чувствовала, как щеки заливает румянец, но продолжала, потому что сама богиня принуждала ее.

— Римлян, сражавшихся с парфянами… можно уговорить, переманить. Ты — желанный гость в Египте, вошел в союз с чужестранцами и даже взял жену-чужестранку. Они могут последовать твоему примеру.

В горле Антония заклокотал рык.

— Не посмеют!

Диона прикусила язык. Но Клеопатра неожиданно поддержала ее.

— Я не могу отрицать такой возможности. Тебе, конечно же, следует ехать. Я буду считать каждый час до твоего возвращения и молить богов, чтобы они даровали тебе победу и как можно скорее вернули мне тебя…

— Ждать придется долго… — Диона снова была во власти воли богини. Клеопатра вовсе не хотела слышать этих слов. — И еще: подумай о Риме. Там повсюду бунты, распри, война, друг пошел на друга, и римлянин — на римлянина… Ты знаешь, чем занята твоя жена, Марк Антоний?

— Моя жена — здесь, — ответил он резко. — Правит Египтом.

— Твоя жена — римлянка, и она лелеет надежды править Римом.

— О боги, — воскликнул Антоний.

— Ступай, — холодно и твердо промолвила Клеопатра. Если ты хочешь отплыть на этой неделе, нужно успеть многое сделать.

— С этим можно подождать до утра, — возразил он.

Царица покачала головой.

— Нет. Уходи. Увидимся за ужином.

Антоний нерешительно переминался с ноги на ногу, но она уже отвернулась и сказала Дионе:

— И тебе лучше уйти. Разве тебя не ждет сын?

Диона внутренне окаменела, как от пощечины. Никогда еще Клеопатра не отсылала ее так резко, как бы дерзко она ни разговаривала с нею.

Но сейчас царица не знала снисхождения и не желала слушать женщину, которая была орудием богини. Особенно скверно то, что Антоний должен ради Парфии покинуть свою царицу. Дионе — или богине — не следовало открывать ей, что война затянется; что сам Рим подрывает мощь его армии бунтами — бунтами, которые подогревает и возглавляет его настоящая, римская жена. Клеопатра всегда помнила о Фульвии[28], хотя никогда не думала о ней всерьез как о сопернице — но не любила, когда ей напоминали о ее существовании.

Диона поклонилась предельно вежливо и вышла, как ей и было велено.

Она отбросила мрачные мысли. Может быть, и печалиться не о чем. Настроение Клеопатры было таким же изменчивым, как гнев — скор; а сейчас она потрясена столь неприятным известием. Возможно, Диона в подобной ситуации вряд ли вела бы себя иначе.

14

По мнению Луция Севилия, все считали, что царица принимает новости с необычайным спокойствием и даже равнодушием.

— Неправда! — возмутилась Диона. — Люди просто ничего не понимают! Когда Клеопатра кричит и швыряется вещами, это гораздо лучше, чем когда она спокойна и невозмутима. Царица была убийственно спокойна в истории с Арсиноей.

Луцию полагалось собирать вещи — незаметно их скопилось изрядно. Конечно, это была забота его раба, да и Диона предоставила в его распоряжение своих слуг, но кое-какие вещи требовали личного внимания хозяина. Или так предполагалось, если бы он мог заставить себя собраться с мыслями. Луций поднял сандалию, о существовании которой имел самое смутное понятие, и снова уронил ее на пол.

— Ты думаешь, Клеопатра испробует все, чтобы удержать Антония подле себя?

— Нет. Она не снизойдет до этого.

— Однако по Риму ходят слухи, что царица Египта окутала триумвира чарами, чтобы приковать цепями к своему ложу, и баюкает его в роскоши, в то время как мир вокруг рушится на куски.

— Люди всегда так говорят, — отмахнулась Диона. — То же самое они твердили про Цезаря, а он и понятия не имел ни о чем подобном. Быть с ним — тяжкое испытание и для самих богов. Антоний совсем не похож на Цезаря, но он и не безвольный тюфяк, не пьяница и не волокита, каким его выставляет молва. Да и сейчас царица вовсе не хотела бы видеть его таким. Останься Антоний с нею, она презирала бы его.

— А если он не вернется, она его возненавидит, — заметил Луций Севилий.

— Все во власти времени и богов, — отозвалась Диона. Она нашла вторую сандалию и передала ее рабу Луция, который уложил ее в тюк с вещами с молчаливой старательностью.