Трон Исиды

Луций знал, каким тяжким испытанием он был для своего раба. И не раз чувствовал раскаяние, но этим утром был слишком измотан происходящим. Ему не хотелось плыть в Сирию. Но не хотелось и оставаться — правда, стоило ему попросить, Антоний, без сомнения, не отказал бы.

Восточная роскошь погрузила добродетельных неприхотливых римлян в ленивую негу и благодушие. Дело было вовсе не в несметных богатствах Египта и не в грандиозности этого великолепия — тонкий яд комфорта и покоя сделал свое дело. Египтяне — цивилизованный, оседлый народ, тогда как Рим казался кучкой шатров, разбитых в походном лагере на время привала в военном походе. В Мусейоне, даже после пожара в его легендарной библиотеке, было больше книг, чем Луций смог бы прочесть за всю свою жизнь, а в Александрии жили неописуемые красавицы, одним своим видом напоминавшие мужчине, что он — мужчина…

Одна из этих красавиц сложила его мятый хитон и разгладила морщинки на ткани маленькими ручками, такими мягкими на вид. Луций постепенно немного научился читать в ее сердце. На самом деле Диона никогда не бывала такой невозмутимой, какой хотела казаться, но она лелеяла свою невозмутимость, потому что это качество верно служило ей. Только таким образом она могла ежедневно иметь дело с непоседливым, непредсказуемым ребенком и своенравной, непростой в общении, опасной и убийственно умной царицей. И — он осмелился такое допустить — со своим постояльцем, требовавшим не меньше внимания, чем все остальные.

— Ты, наверное, порадуешься, когда я уеду, — сказал он. — Эта часть дома опять станет твоей, и твои вечера — тоже. И Тимолеон перестанет отпускать свои жуткие шуточки и рассказывать скабрезные анекдоты.

— Да уж, по ним я вряд ли буду скучать. Чего только стоит этот — про римлянина и портовую шлюху… о боги! Наверное, я очень плохая мать — не луплю его за них.

— Ну-у, ты прекрасно с ним управляешься, — заверил ее Луций с мрачной торжественностью.

Диона прикусила губу. Но смех все же вырвался наружу, несмотря на все ее старания. Она хохотала так заразительно, что Луций даже и не пытался бороться с собой.

Они насмешили друг друга до слез; когда один замолкал, другой опять заходился взрывами смеха. В конце концов оба хохотали уже без причины, не в силах остановиться.

Они все еще веселились, когда в дом ворвался смерч — в лице Аполлония. Ее бывший муж выскочил из-за спины Сенмута, слуги, — образчик благородного праведного гнева, такой донельзя комичный и нелепый, что Диона чуть не согнулась пополам от хохота, безуспешно пытаясь взять себя в руки.

Ей удалось это далеко не сразу. Прошло очень много времени, прежде чем к ней вернулось спокойствие. К тому моменту Луций стал настолько холоден, какими умеют быть только римляне. Аполлония же трясло от ярости. Но Дионе так и не удалось до конца справиться с весельем. Утирая выступившие от смеха слезы, она отчаянно пыталась принять невозмутимый вид.

— Аполлоний! Как мило, что ты зашел. Сенмут, скажи кухарке, чтобы послала за вином — выпьем немножко цекубского? По-моему, там немного осталось. И пусть принесет что-нибудь поесть.

С таким видом, словно узрел нечто крайне неприличное, Аполлоний вылетел из спальни Луция Севилия в комнату, более подходящую для приема гостей. Луций пошел за ним. Сам бы он вряд ли сделал это, но Диона крепко сжала его руку и решительно потащила прочь из спальни. Его раб с облегчением вздохнул — наконец-то он остался один и может спокойно заняться вещами.

Диона очень надеялась, что присутствие Луция Севилия и обилие вина и еды помешают тираде, которую Аполлоний, наверное, заготовил заранее, появиться на свет. Было нетрудно догадаться о ее содержании. Бывший муж не заходил сюда с тех пор, как в Александрию приплыли римляне, и даже не давал о себе знать. И Андрогей тоже больше не наносил ей нечастых, но регулярных визитов, как бывало раньше.

— Аполлоний, — сказала она, как только они расселись, — ты знаком с Луцием Севилием, гаруспиком? Луций Севилий, познакомьтесь — Аполлоний, мой бывший муж.

Луций величественно наклонил голову, словно египетский царевич, но и римлянин одновременно. Аполлоний едва удостоил его взглядом. Оба мужчины, похоже, не собирались выказывать хотя бы формального удовольствия от знакомства.

Диона подавила вздох и, изо всех сил стараясь вести себя непринужденно, заговорила.

— Луций Севилий всю зиму был моим постояльцем. Он учил Тимолеона превосходной, изящной латыни.

«А Тимолеон его — жуткому, простонародному египетскому», — подумала она про себя, украдкой взглянула на Луция и изо всех сил стиснула зубы, чтобы не расхохотаться — новый взрыв смеха грозил вот-вот вырваться наружу.

— Твой сын — примерный и сметливый ученик, — заметил Луций Севилий, правда, немного поспешно. — Ты должен гордиться им.

— Он мне мало чем обязан, — съязвил Аполлоний. — После того как мы расстались с его матерью, я отдал Тимолеона на ее попечение. Она сама так хотела: я же счел нужным не препятствовать ей.