Грохот бьющейся посуды так и не донесся до нее, не слышалось и глухих хлопков от ударов подушками. В царских покоях стояла мертвая тишина. Прислуга и придворные обмирали от страха и даже не пытались заглянуть туда и поинтересоваться, что же делает их госпожа. Хотя служанок била дрожь, когда они представляли себе кинжалы, и отраву, и мертвое тело царицы, распростертое на полу. Диона тоже холодела при такой мысли — но не настолько, как если бы эта картина присутствовала в настоящем видении. Собственной смерти Клеопатра желала сейчас меньше всего. А вот отомстить Антонию или его новой римской жене…
Эта мысль блуждала в подсознании Дионы, тогда как сознание было взбудоражено до предела. Ее раздражали и болтовня прислуги, шушуканье придворных — непонятно, что больше. Слуги хотя бы непрестанно думали о царице. Придворные же, легкомысленные, как и всегда, тут же принялись пережевывать старые привычные сплетни и новые скандалы, одновременно обсуждая последний крик моды: подведение глаз.
Болваны — все как один! Разряженные куклы! Диона боролась с сильным искушением наслать на придворных удары грома, напасти вроде чумы или козней демонов, чтобы проучить их, вызвать в их мелких душонках хоть какие-то чувства.
Такие мысли свидетельствовали о ее полном смятении и испуге. Диона всегда очень серьезно относилась к магии. Магия принадлежала богам; она была их даром, и даром бесценным — им нельзя пользоваться по пустякам.
Часы тянулись медленно. Солнце утонуло в заливе. Приближалась буря, и не только в покоях царицы. В воздухе было разлито то же тревожное предчувствие и тягостное ощущение — небо изредка прорезали далекие всполохи молнии, и пахло грозой.
Если она хочет дойти до дома раньше, чем разразится гроза, нужно уходить немедленно. Когда Диона преодолевала один из коридоров, старательно обходя группку женщин, громко споривших, как правильно обращаться со щипцами для завивки, из ниоткуда появилось гибкое, мягкое тельце и прижалось к ее ногам. Она посмотрела вниз — в золотисто-зеленые глаза кошки Баст. Оба котенка были с ней: солнечно-золотой кот, ставший уже вдвое больше матери, и серебристая кошечка, поменьше, но стройнее и с более длинными лапами — настоящая храмовая кошка. Вся троица терлась о ноги Дионы, вырисовывая лапками на земле незримые прихотливые узоры.
В узорах был определенный смысл. Поначалу Диона отказалась признать это, считая, что кошки попросту требуют пищи или внимания, либо приписывая их поведение загадочности, непостижимости кошачьей природы. Но кошки были неотвязны. Кон тянул свою «песню», мяукая от сопрано до тенора — это выглядело бы очень смешно, если бы его вопли были не такими громкими и менее настойчивыми. Он встал на задние лапы и вытянулся почти до талии Дионы, цепляясь когтями за ее одежду. Его ярко-золотые глаза сверкали, словно монеты. У его сестры глаза были чистого зеленого цвета. Глазам их матери от природы досталось что-то среднее между этими двумя цветами, и она словно гипнотизировала Диону нечеловечески мудрым взглядом.
Она вполне могла сопротивляться им: кошки не были существами, рожденными под знаком насилия, они соблазняли, уговаривали. А эти еще и упорно настаивали на своем, и сил всех троих вполне хватило бы, чтобы не пустить Диону идти другим путем. Этот же путь, к ее удивлению, вел к покоям царицы.
— Очень хорошо, — сказала она кошкам. — Но если царица меня убьет, я буду преследовать вас до самой вашей смерти. И не оставлю в покое даже в Царстве Мертвых.
Но их не тревожили людские угрозы, даже самые страшные. Кон шел впереди, кошечка замыкала столь своеобразную процессию, словно для того, чтобы Диона не попыталась сбежать.
Это шествие кошек сквозь покои царицы было очень странным — иногда они двигались в длинных косых лучах заходящего солнца, иногда — в полумраке светильников. Обычно здесь повсюду попадались люди: слуги, придворные, ученые, просители всех мастей, жаждущие милостей царицы, — всех не перечесть. Но сегодня тут не было ни души. Все сбежали подальше от разящего наповал гнева царицы, подобного молнии, или попрятались неподалеку, поджидая, пока минует монаршая гроза.
Они поступили мудро. Диона же шла за своими провожатыми с когтистыми лапами в то крыло покоев царицы, которое обычно редко посещала. Это помещение было таким же древним, как и сама Александрия — далекое прошлое Египта. Невозможно было избавиться от ощущения пропыленности, зловещей тусклости света — ноздри словно чуяли запах веков и забвения, хотя крыло содержалось в идеальной чистоте и постоянно проветривалось, а пыль здесь сметали намного чаще, чем того пожелала бы царица. Этими помещениями совершенно не пользовались. Никто здесь не жил; ни один человек даже не помнил о них и не собирался вспоминать, кроме того, у кого сегодня на то была причина.