Трон Исиды

— Я отдал ее Ироду, — ответил он. — Кстати, мне только сейчас пришло в голову, что вы ведь были друзьями — больше, чем друзьями, если верить слухам. Что там у вас стряслось — ссора любовников?

Клеопатра плеснула ему в лицо вином.

Все замерли. Наступила зловещая, долгая тишина. Антоний сидел неподвижно; вино стекало по его щекам, как кровь. В сущности, отчасти так и было — край серебряного кубка порезал ему скулу. На фоне побагровевшей маски его глаза, светло-карие, почти золотые, как у льва, казались бледными. Как странно, подумала Диона, сидевшая рядом с царицей, что она не замечала этого раньше, наверное, потому, что они всегда были красноватыми от вина или сужены смехом? Она еще никогда не видела их широко распахнутыми.

Антоний шевельнулся. Все напряглись, опасаясь, что он ударит царицу. Но он только обтер лицо и прижал к щеке салфетку, чтобы остановить кровь. А потом безучастно уставился в окно. Было ясно, что он будет ждать, пока не заговорит Клеопатра.

И она заговорила, тщательно подбирая слова. Каждое слово отчетливо звучало словно в грозовой тишине.

— Можешь думать все, что угодно. Я приютила его, когда он был изгнанником, предложила помощь и дружбу, защитила от тех, кто мечтал его затравить. Теперь же он платит мне насмешками и презрением. Может ли Ирод дать тебе корабли, Марк Антоний? Может ли держать оборону на море, пока ты воюешь — и уже очень давно — с парфянами?

— Это не в его силах, — бесстрастно ответил Антоний. — Но Ирод полезен в другом. Я не отдам тебе его земли.

— А как насчет тех, которые на самом деле принадлежат Египту?

— Я тебя понял. Ты хочешь получить старую империю целиком. С твоей стороны, разумно. Но Ирод мне нужен. Он прикрывает меня от парфян. Возможно, это кажется ему обременительным, возможно, он преследует свои цели, но я не стану ни избавляться от него, ни отбирать часть его царства.

— Тогда ты ничего от меня не получишь, — отрезала Клеопатра, вставая.

Антоний остался на месте, с детьми на коленях.

— Ты готова отказаться от всего, предать нашу любовь из-за куска земли, полезного для войны, которую я веду.

— Этот кусок может быть полезен, если будет принадлежать мне.

— Нет, — возразил он. — Как говорят в народе, кишка тонка. Ирод в Иерусалиме преграждает Парфии выход к морю. Его воины — мужчины с гонором, как, впрочем, и все мужчины. Они не станут служить женщине, к тому же чужестранке, так как служат ему.

— Этому можно научиться, — надменно проговорила Клеопатра.

— Только не иудеям, — заметил он и поднял свой кубок в ее честь. — Поразмысли над этим на досуге. Я подарю тебе все побережье Азии — кроме крохотного пятачка, который сохраню для своих нужд. Это — щедрый жест, как сказали бы люди.

— Ирода нужно прогнать, — настаивала она.

— Нет, — твердо сказал Антоний.

Клеопатра мерила шагами пол монарших покоев триумвира, как львица в клетке. Близнецов увели от отца и отдали на попечение нянек — потребовалось кое-что посильнее уговоров, чтобы угомонить их. Цезарион сидел на полу, поодаль от матери, обняв колени Дионы. Бесстрашный, как и его отец, он молчал, со спокойным интересом наблюдая за Клеопатрой.

Настроение царицы достигло апогея раздражения и усталости.

— Или Антоний выполнит мои требования, или я возвращаюсь в Александрию! Он нужен мне гораздо меньше, чем я ему.

— Может быть, — согласилась Диона, усталая до предела. Слушать перепалку великих мира сего — тяжкий труд. Она тоже была разочарована и поэтому злилась и даже презирала себя. Среди свиты Антония присутствовал член коллегии жрецов, мужчина преклонных лет, с глянцево-лысой головой и благородным римским носом — но Луция Севилия там не оказалось.

Клеопатра ходила взад-вперед, бурля от гнева, хмурилась и сверкала глазами, что-то бормотала и сыпала проклятиями. То и дело она подходила к столу с разложенными на нем картами и рассматривала их. На карте, лежащей сверху, были отмечены необходимые ей земли. Красным были обведены те земли, которые Антоний отказывался отдавать: в частности, Иудея, а еще Тир и Сидон — но там давно уже установилось что-то вроде самоуправления, и в данном случае Клеопатра не возражала против отклонения ее претензий — даже в приступе гнева. Большую часть Киликии Антоний тоже хотел оставить себе, но все же он собирался отдать ей два города на побережье, очень богатых, изобиловавших строительным лесом, с оживленными торговыми гаванями.

Когда бормотание царицы стало совсем невнятным и она надолго склонилась над картами, и так и эдак перечерчивая границы вожделенных земель, Диона взяла Цезариона за руку и выскользнула из комнаты. Мальчик без возражений последовал за ней, правда, в нем тут же проснулась гордость, и он выдернул руку, словно давая ей понять, что уже давно не ребенок.

— Спасибо тебе — я уже не чаял оттуда выбраться. Как ты думаешь, могу ли я попросить кухарку приготовить мне поесть? Ты, наверное, можешь подождать до ужина, но я очень голоден.

Пытаясь скрыть улыбку, Диона ответила:

— Конечно, иди поешь. Иди, иди, не обращай на меня внимания. Я немного подышу свежим воздухом.