Она широко расставила руки в стороны, и ее голос стал символом одиночества, холодного желания обрести тепло, безнадежная мечта мрака отыскать свет.
– Саймон… Саймон!.. – это был крик отчаяния.
Он неподвижно сидел на траве у подножия древней пирамиды из камней. Луна все еще висела высоко в небе, но ночь стала холодной. Завитки тумана ласкали разбитые камни вокруг, и сердце отчаянно колотилось в груди Саймона.
– …Саймон… – прилетел к нему из темноты далекий крик.
Да, конечно, его звала женщина в сером, ее едва слышный голос доносился со стороны окутанного туманом кладбища, по которому он прошел, – но он видел лишь крошечную раскачивавшуюся фигуру, далекое мерцание в прильнувшем к земле тумане, что крался по холмам, но Саймон не мог отвести от него глаз, и сердце рвалось у него из груди. Он побежал, побежал так, словно сам дьявол преследовал его с протянутыми к нему руками. Темная громада Систерборга вставала над укрытым пеленой горизонтом, его со всех сторон окружали холмы, а Саймон бежал, и бежал, и бежал…
Через тысячу быстрых ударов сердца Саймон наконец перешел с бега на неровный шаг. Он не мог бы бежать дальше, даже если бы за ним гнался архидемон: он был измучен, хромал, ему ужасно хотелось есть. Страх и смятение висели на нем, точно мантия из цепей; сон напугал его так сильно, что он чувствовал себя еще более слабым, чем до того, как заснул.
Он брел вперед, стараясь, чтобы замок неизменно оставался за спиной, и чувствовал, как воспоминания о лучших временах уходят все дальше, оставляя ему лишь тончайшие нити, все еще связывавшие его с миром солнечного света, порядка и безопасности.
«Какие чувства я испытывал, когда тихо лежал на сеновале? Теперь у меня в голове ничего не осталось, только слова. Нравилось ли мне находиться в замке? Спал ли я там, может быть, бегал, ел и разговаривал?…»
Я так не думаю. Мне кажется, я всю жизнь брожу по этим холмам под луной – под ее белым лицом, – бесконечно иду куда-то, точно одинокий призрак Олуха, куда-то иду…
Внезапно мерцание на холме прервало его мрачные грезы. Некоторое время он поднимался вверх по склону и уже добрался до подножия лежавшего в тени Систерборга, и его одеяние из высоких деревьев вставало массивной непроницаемой стеной, скрывавшей саму гору. Огонь уже расцвел на вершине горы, символ жизни среди холмов, сырости и столетий смерти. Саймон перешел на рысцу, на большее он сейчас просто не был способен. Может быть, это костер пастуха, веселое пламя, помогающее прогнать ночь?
«Может быть, у них есть еда! Кусок баранины… краюха хлеба».
Ему пришлось наклониться вперед, внутренности сводила судорога при мысли о еде. Сколько прошло времени после ужина?… Совсем немного – он был удивлен.
«Но даже если у них нет еды, как чудесно будет снова услышать голоса, согреться у огня… огонь…»
Воспоминания о жадном огне вспыхнули перед его мысленным взором, и внутри у него снова поселилась пустота.
Саймон поднимался вверх между деревьями и зарослями кустарника. Подножие Систерборга окружал туман, словно гора была островом, встававшим из серого, точно паутина, моря. Приблизившись к вершине, Саймон увидел сглаженные очертания Камней Гнева, венчавших последний подъем и очерченных красной кромкой на фоне неба.
«Снова камни. Новые и новые камни. Что сказал Моргенес – если это та же луна, та же темнота, баюкающая звезды – как он назвал ее?»
Ночь Побивания Камнями. Как будто это праздник самих камней. Как если бы, пока Эрчестер спит за окнами, закрытыми ставнями, и запертыми дверями, они веселятся. В усталом сознании Саймона появилась диковинная картина – вот камни делают тяжеловесный шаг, потом, охваченные радостью, кланяются и катятся… медленно поворачиваются…
«Как глупо! – подумал он. – Твой разум блуждает – и неудивительно. Тебе необходимы еда и сон, в противном случае ты действительно сойдешь с ума…» Что бы это ни значило… может быть, ты будешь постоянно испытывать гнев? Все время бояться без причины? Он видел безумную женщину на Площади Сражения, но она лишь прижимала к груди кучу тряпок, раскачивалась из стороны в сторону и голосила точно чайка.
Он добрался до последней рощицы деревьев, окружавших вершину. Воздух был неподвижным, словно чего-то ждал, и Саймон почувствовал, как волосы у него на голове зашевелились. Ему вдруг показалось, что нужно идти бесшумно, чтобы незаметно взглянуть на ночных пастухов, а не вываливаться к ним из кустов, точно рассерженный медведь. Он медленно приближался к свету, ныряя под кривыми ветвями потрепанного ветрами дуба. А над ним вздымались Камни Гнева, концентрические кольца высоких, изваянных штормами колонн.
Затем он увидел группу мужчин, сидевших вокруг костра в центре каменных колец и кутавшихся в плащи. Что-то в них показалось Саймону окостеневшим и неправильным, как будто они ждали чего-то не самого приятного. К северо-востоку, за камнями, сужалась вершина Систерборга. Открытая всем ветрам трава и вереск приникли к земле, уходившей вниз, прочь от света костра, к северному краю горы.