Трон из костей дракона. Том 2

Внезапно король перестал смеяться и так сильно опустил подбородок, что едва не коснулся рукояти длинного серого меча, стоявшего между его коленями. Что-то в этом мече не нравилось Гутвульфу, хотя он понимал, что глупо так думать о вещи. И все же Элиас всюду с ним ходил, как с избалованной собачонкой. – Сегодня у тебя последний шанс, Утаниата. – Голос Верховного короля стал хриплым и низким. – Либо ворота откроются, либо я буду вынужден принять… другие меры.

Гутвульф, покачиваясь, встал.

– Ты сошел с ума, Элиас? Совсем сошел с ума? Как мы можем… подрывники еще не успели прокопать и половину туннеля… – Он смолк, ему вдруг показалось, что он зашел слишком далеко. – Какое значение имеет завтрашнее летнее солнцестояние? – Гутвульф опустился на колено и умоляюще попросил: – Говори со мной, Элиас.

Граф опасался вспышки ярости, но все еще рассчитывал на возвращение прежних дружеских отношений. Он не получил ни того ни другого.

– Ты не сможешь понять, Утаниата, – ответил Элиас, красные глаза которого неотрывно смотрели на стену шатра. – У меня есть… другие обязательства. Завтра все изменится.

♕

Саймон думал, что научился понимать зиму. После путешествия по безжизненным Пустошам, после бесконечных белых дней, наполненным ветром и снегом, слепившим глаза, он был уверен, что уже не осталось уроков, которые зима могла ему преподать. После первых нескольких дней, проведенных на Урмшейме, он поражался собственной наивности.

Они шли по узким ледяным тропинкам, связанные веревками в единое целое и стараясь как можно надежнее ставить ноги, прежде чем сделать следующий шаг. Временами поднимался ветер, который набрасывался на них, словно они были листьями, и им ничего не оставалось, как прижиматься к ледяному камню и ждать, когда он стихнет. Да и сама тропинка у них под ногами была предательски опасной, и Саймон, побывавший почти на всех самых высоких зданиях Хейхолта и считавший себя умелым скалолазом, то и дело скользил по ней, пытаясь удержаться на крошечном пространстве шириной всего два локтя от стены до пропасти – и лишь снежные облака отделяли его от далекой земли. Когда он смотрел вниз с Башни Зеленого Ангела, она представлялась ему вершиной мира, но сейчас он думал, что стоять там было столь же безопасно, как на стуле в кухне замка.

С горной тропы Саймон видел другие вершины и клубившиеся над ними тучи. Перед ним расстилался северо-восток Светлого Арда, казавшийся таким далеким, что Саймон от него отвернулся. Ему не стоило смотреть вниз с такой высоты, сердце начинало отчаянно колотиться в груди, а в горле перехватывало. Он всем сердцем жалел, что не остался в Наглимунде, но ему ничего не оставалось, как продолжать подъем.

Часто он ловил себя на том, что молится, надеясь, что большая высота, на которой они находились, позволит его словам быстрее добраться до небес.

Высота, вызывавшая тошноту, и быстро исчезавшая уверенность уже сами по себе пугали, но Саймон был связан веревкой с остальными, за исключением ситхи. Таким образом, им следовало тревожиться не только о собственных ошибках: за любой неверный шаг одного заплатят все, и они рухнут вниз, в бесконечную бездонную пропасть, как рыболовная леска с грузилом. Они продвигались вперед мучительно медленно, но никто, и прежде всего Саймон, не хотел торопиться.

Впрочем, не все уроки гор оказались болезненными. Хотя воздух был таким разреженным и жутко холодным, что иногда Саймону казалось: еще один вдох и он превратится в замерзший камень, лед вокруг создавал настроение экзальтации, открытости и нематериальности, словно внезапно налетевший ветер прошил его насквозь.

Ледяной горный склон обладал какой-то болезненной красотой. Саймон никогда не думал, что лед имеет цвет; да, он не раз видел прирученный вариант, покрывавший крыши и колодцы Хейхолта в джоневер, он был прозрачным, как бриллиант, или молочно-белым. Но Урмшейм в своих снежных доспехах из вспученного и волнистого льда под порывами ветра и лучами такого далекого солнца казался волшебным лесом всех цветов радуги, населенным диковинными существами. Высоко над головами путешественников вздымались огромные ледяные башни, раскрашенные в разные оттенки морской зелени и фиолета. В других местах ледяные утесы трескались и падали вниз хрустальными обломками. И тогда появлялись новые грани, украшенные самоцветами на темно-синем фоне, которые превращались в мозаичную мешанину, точно кубики архитектора-великана.

В одном месте черные кости двух замерзших и давно умерших деревьев стояли, точно забытые часовые, на краю заполненной белым туманом расселины. Ледяная полоса, протянувшаяся между ними, стала тонкой, точно пергамент, под лучами солнца; высохшие деревья казались воротными столбами рая, а лед между ними – мерцающим, тающим веером, превращавшим дневной свет в сияющую радугу рубиновых и оранжевых оттенков, сполохов золота, лаванды и бледно-розового, и все это – Саймон был совершенно уверен – заставляло казаться даже знаменитые окна Санцеллан Маистревиса тусклыми, как вода в пруду или растаявший воск.