– Кто это – мы? – прозвучал сбоку сдавленный голос Пижона.
– Ну… мы… все. Эй, Слива, – окликнул Жердяй кашевара. – Сколько стоит жемчуг?
– Пижон же сказал: дороже алмазов. А всё потому, что настоящий жемчуг – редкость, – отозвался тот, облизнув половник. – А чёрный жемчуг самый дорогой. Но кто его купит?
– Кто-кто? Лось в манто. Завтра Хвостатый придёт. Он и купит.
Слива бросил поварёшку в казан. Остатки баланды неприятно чавкнули.
– Конечно, купит. И прикажет грохнуть морской народ.
– Надо будет – грохнем, – сказал Жердяй.
– Идиота кусок, – вновь раздался приглушённый голос. – А если народ нас грохнет?
– Доболтаешься, Пижон, что я вспорю твой изрезанный зад, – пригрозил Жердяй.
Слива принялся собирать разбросанные вокруг костра грязные плошки:
– Пижон прав. С жемчугом лучше обождать.
– Чего ждать? Я восемь лет в этом долбаном провале вшей кормлю, а мог бы…
Хлыст ухватил Жердяя за локоть и рывком притянул к себе:
– Глянь, как Оса вокруг деда танцует.
Жердяй кивнул.
– Смыться надумал. Точно. Вместе с дедом, жемчужиной, алмазами и всеми нашими деньгами.
Жердяй округлил глаза:
– Да неужто?
– А ты бы не смылся, когда сорвал бы такой куш? – еле слышно проговорил Хлыст и сморщился. Если бы Жердяй только знал, какой изрядный куш достался ему, а он так и не набрался смелости сбежать.
Жердяй кивнул.
– Нам нельзя идти к озёрам, – вновь прошептал Хлыст.
– Не пойдём, – согласился Жердяй.
Хлыст глубоко вздохнул, но застоялый в провале воздух не смог остудить нестерпимый жар в груди. Скоро, совсем скоро от жара не останется и следа. И провонявший баландой лагерь, и «шестёры», считающие себя козырями, и каторжники, на которых уже нет желания отыгрываться за прошлые обиды, – всё провалится в тартарары, словно ничего не было. А он выживет, он живучий.
Оса и ориент вернулись к костру.
– Пижон, скройся с глаз! Слива, набери воды помыться. Жердяй, напои старика и определи на ночлег, – проскрипел тощий ублюдок и, когда братки испарились, подсел к Хлысту. – Ничего не хочешь сказать?
– За год я хоть раз облажался? – произнёс Хлыст, изо всех сил стараясь придать голосу ровное звучание.
– Нет.
– А тут сплоховал. Не заметил деда.
– Ну, да. Сплоховал.
– Обида душит.
– А я-то думаю: чего сидишь как на иголках? – Оса покатал жемчужину между пальцами. – Иди спать.
– Мы с Жердяем дежурим.
– И Жердяй пусть ложиться. Я сам подежурю.
Хлыст поднялся с камня, потоптался, разминая затёкшие ноги.
– Иди! – гаркнул Оса и, взяв хворостину, придвинулся к костру.
***
Озираясь, Хлыст направился к лачуге. Небо, час назад усыпанное звёздами, затянулось тучами, и непроглядная мгла окутала склоны провала. Было слышно, как волны бьются о каменную преграду. Их удары, как надрывное биение сердца, заглушали все звуки. Если бы люди Крикса решили напасть на лагерь сейчас, удача была бы на их стороне. Но бойцы будут сидеть в засаде в ожидании ракшадов, пока не поймут, что их обернули вокруг пальца.
– Хлыст, – прошипело из темноты.
Он зашёл за угол хибары. В руку впились мясистые пальцы Жердяя. Ухо обдало горячее дыхание.
– Я уложил старика в твоём бараке. Посторожи его, а я послежу за Осой.
– Смотри не профукай, – сказал Хлыст и побрёл в лачугу.
– Смотри не усни, – прозвучало в спину.
Даже если бы он целый день отбарабанил в каменоломне, всё равно бы не заснул. В соседней хибаре уже умолкли стоны каторжников. Вдоволь нашептавшись, слева и справа захрапели братки. А Хлыст ворочался на тюфяке и со страхом ждал, когда ориент попросит вывести его из лагеря. Но дед как лёг лицом к стеночке, так ни разу и не шевельнулся.
Изрядно намозолив бока, Хлыст затих. Чем старик может помешать ему? Да, ракшады приходят не в полдень, как он сказал командиру стражей. И появляются совсем не оттуда, откуда их ждут люди Крикса. Но это ровным счётом ничего не меняет. Находясь здесь, дед ничего не сообщит бойцам. Тогда чем он опасен? А то, что старик в лагере не просто так, Хлыст нутром чувствовал. И чем дольше думал об этом, тем сильнее его охватывал необъяснимый безудержный страх.
Вдруг перед ним точно наяву встал косой взгляд ориента. Тот странный взгляд, когда Оса велел Хлысту лечь и показать старику спину. Так смотрит хищник на обречённую жертву. Мысли застыли в неподвижном душном воздухе.
Хлыст вытащил из-под края тюфяка тряпку, служившую в прохладные ночи покрывалом, сложил её в несколько слоёв. Бесшумно подполз к деду, с силой прижал тряпку к его лицу и всем телом навалился сверху. Старик вцепился Хлысту в руки, пару раз дёрнулся, поелозил по подстилке ногами, чуть погодя слабо трепыхнулся и обмяк.
На заре Оса собрал братков возле костра:
– Если кто-то проболтается Хвостатому о жемчуге, вырву язык. Ракшады или сами вырежут морской народ, или нас заставят. Что так, что эдак, заварят они, а расхлёбывать нам.
– Дело говоришь, – откликнулся Слива.
– Хочешь оставить жемчуг ориентам? – спросил Жердяй.
– Нет. Старик сам всё принесёт. Есть у меня одна мыслишка. Потом обсудим.
– Кому продадим его, если не Хвостатому?