Тропа до звезд

— Так, Ворчун, — зашипели прямо на ухо. — Давай договоримся. С карцером вышла una broma de mierda[98], признаю. И вообще я девочка, мне можно иногда перегнуть палку… Особенно если парень в моем вкусе, а стандартные заходы не работают. Но его не трогай, слышишь? Он здесь ни при чем!

Попросив прощения у компании с ближнего столика, лоцман примостил свой поднос к ним на край. Затем медленно развернулся лицом к пожару медных завитков и уставился ярко-синим — в темно-зеленое.

— Мэг. Я могу называть тебя Мэг? Спасибо. Так вот, сейчас услышь меня, Мэг.

Та дернулась и сильнее сжала пальцы, до боли в дельтовидной мышце, но Саймон лишь втянул воздух, прикрыл глаза и подождал, когда рецепторы привыкнут.

— Я знаю, что он твой друг. Возможно, больше, чем друг. Не любовник, любовников так не опекают. Ты похожа на старшую сестру, пасущую младшего брата-недотепу. Причем сироту.

Пальцы дрогнули. Хватка стала понемногу ослабевать. Стараясь не спугнуть, лоцман медленно поднял свою ладонь и положил поверх чужой.

— Я понимаю. Думаешь, незнакомо? Очень даже знакомо. Семьи лишь называют Семьями — правильней было бы «фермами». Нас рожают из года в год: чем больше, тем лучше. Дети — это дар, дар — это влияние, влияние — власть и деньги… Забота о малышне всегда на том, кому «повезло» появиться на свет первым, вторым, третьим. Да, я наследник. Но в первую очередь я — самый старший брат. Бессовестно бегавший от обязанностей, когда наконец смог, но все же. Я правда тебя понимаю.

Ослабевшую руку пришлось перехватить в падении. Теперь уже Саймон сжимал пальцы — не так сильно, как его собеседница, но притягивая девушку ближе, вторгаясь в личное пространство. Шепот стал едва уловим на фоне гула столовой:

— А еще я знаю вашу тайну. — Магда дернулась, но лоцман усилил хватку. — Ты переигрываешь, дело не только в сестринской заботе. Даю слово Фишера, я не трону этого человека. Он ответит на мой вопрос, только если сам захочет. Никакого давления, никаких манипуляций. А ты — ты проследишь.

Он еще секунду постоял, почти прижавшись к ней. Не ожидая ответа, просто ловя тонкий, живой аромат, звучащий даже среди кулинарных запахов. Затем забрал поднос, снова попросил прощения и вернулся к изначальному направлению.

Сзади рассмеялись, потом кто-то присвистнул и с крепким французским акцентом добавил: «О-ла-ла, Туристку бросили на лопатки!» Конец фразы состыковался с хлесткой затрещиной и новым взрывом хохота. Тряхнув кудрями, Магда обогнала лоцмана и первой финишировала у дальнего стола.

— О, ребята! — Назар оторвался от тарелки и как-то по-детски взмахнул длинными, словно накрашенными ресницами. — Тоже покушать? Чудненько!

Поймав ближайший табурет носком ботинка, Саймон наконец смог утвердиться напротив бородача. Девушка заняла место с торца, словно бдительный арбитр, и сложенные на груди руки подчеркивали избранную роль.

— Да. Кстати, привет. Еще раз. Приятного. Ага.

Подобрать нужные слова выходило непросто, поэтому лоцман мялся и мычал еще пару мгновений. Наконец он шумно выдохнул, стянул с тарелки термопленку и не глядя зачерпнул. Вот ведь гадство: кормят вкусно, а надо разговоры разговаривать!

— Назар, — с полным ртом выходило невнятно, зато оправдывало некоторую скомканность. — Есть разговор.

Собеседник улыбнулся, тоже отправил ложку супа куда-то под усы и погладил напрягшуюся Магду по спине.

— Есть, конечно. — Улыбка, в отличие от того же Моди, не выглядела фальшивой, не казалась нарочито выработанной для удовлетворения социальных функций. — Ты из тех людей, которые не успокаиваются, пока не найдут все ответы. И до конца не верят, что ответы эти не сделают их счастливее.

— Счастье есть вопрос метафизический. — Саймон наконец справился с «пулей», оказавшейся плотным комком профилированного белка; чем-то средним между клецкой и тефтелем. — А у меня конкретный. Ладно, без околичностей: кто ты, Назар?

Тот аккуратно, не торопясь доел, отложил приборы на край подноса, опер бороду на сложенные один в другой кулаки. Магда, набычившись, сверлила лоцмана взглядом — с укоризной, и в то же время словно прося о чем-то. Вокруг гремели ложками, болтали на добром десятке языков, улыбались, хмурились, смеялись и сердились. Мир был прост — и прямо сейчас он мог стать очень, очень сложен.

— Ты ведь уже угадал, — прервал молчание бородач. — Может, мне и говорить не требуется? Я… понимаешь, я это слово ужасненько не люблю.

— Значит, правда. — Губы Саймона двигались будто сами по себе, онемевшие и одновременно подергивающиеся, кривящиеся от боли и растерянности. — Значит, «Массачусетский эксперимент»…

— Это разум, — глухо каркнула Магда, поморщилась и отхлебнула из чужого стакана. — Разум лоцмана. Тело лоцмана. И его душа. Его дар.

— Спасибо, Мэг. — Глядя в сторону, Назар продолжал гладить соседку по закаменевшему плечу. — Да, я не человек. Я единственный удавшийся эксперимент проекта. Удавшийся — и сбежавший.