П. М. Свободин писал Чехову об этом заседании: «Кончилось чтение. Григорович загорячился… «…странно, для представления на сцене в таком виде невозможно… так писал Достоевский… Это что-то такое между «Бесами» и «Карамазовыми», сильно, ярко, но это не комедия» (10 окт. 1889 г.; Переписка А. П. Чехова. Т. 1. М., 1984. С. 409).
Расположенность и доброе отношение к Чехову Григорович сохранил до конца своих дней.
Давыдов (настоящее имя Горелов Иван Николаевич) Владимир Николаевич
(1849–1925)
Актер петербургского Александринского театра; играл также в Русском драматическом театре Ф. А. Корша в Москве, был первым исполнителем роли Иванова (1887) и Светловидова в пьесе Чехова «Лебединая песня (Калхас)». Чехов ценил его опыт, советовался с ним: «Если верить таким судьям, как Давыдов, то писать пьесы я умею… Оказывается, что я инстинктивно, чутьем, сам того не замечая, написал вполне законченную вещь и не сделал
Дягилев Сергей Павлович
(1872–1929)
Редактор журнала «Мир искусства» и «Ежегодника императорских театров», искусствовед, известнейший деятель русского театра. В 1902 году говорил с Чеховым о религии как основе культуры; 23 декабря 1902 года писал ему: «Нас прервали на выставке в самый интересный момент: «Возможно ли теперь в России серьезное религиозное движение?» Ведь это, другими словами вопрос, – быть или не быть всей современной культуре?» Чехов ответил ему 30 декабря 1902 года письмом, весьма важным для понимания его общественной позиции: «Вы пишете, что мы говорили о серьезном религиозном движении в России. Мы говорили про движение не в России, а в интеллигенции. Про Россию я ничего не скажу, интеллигенция же пока только играет в религию и главным образом от нечего делать. Про образованную часть нашего общества можно сказать, что она ушла от религии и уходит от нее все дальше и дальше, что бы там ни говорили и какие бы философско-религиозные общества ни собирались. Хорошо это или дурно, решить не берусь, скажу только, что религиозное движение, о котором Вы пишете, – само по себе, а вся современная культура – сама по себе, и ставить вторую в причинную зависимость от первой нельзя. Теперешняя культура – это начало работы во имя великого будущего, работы, которая будет продолжаться, быть может, еще десятки тысяч лет для того, чтобы хотя в далеком будущем человечество познало истину настоящего Бога, т. е. не угадывало бы, не искало бы в Достоевском, а познало ясно, как познало, что дважды два есть четыре».
Ежов Николай Михайлович
(1862–1942)
Литератор, фельетонист, юморист, печатавшийся под псевдонимами Ежини, Хитрини и др. Один из последователей Чехова в «малой прессе», пользовавшийся неизменной его поддержкой и покровительством. Напечатал недоброжелательные воспоминания о нем («Исторический вестник». 1909. № 8), вызвавшие скандал, долго не утихавший на страницах тогдашней печати. Редактору «Исторического вестника» С. Н. Шубинскому 23 августа 1909 года писал: «Увы! В наше невежественное время все спуталось, и беспристрастная оценка среднего писателя Чехова считается посягновением как бы на Пушкина и Гоголя!.. Я всегда буду отстаивать свой взгляд, что моя истина о Чехове – честная, и не побоюсь нападок левой прессы. Но было бы хорошо, если бы В. П. Буренин сказал несколько слов по поводу моей характеристики Чехова и хоть немного защитил меня своим сильным пером» (ГИБ, архив «Исторического вестника»).
Ермолова Мария Николаевна
(1853–1928)
Великая драматическая актриса, артистка Малого театра, сыгравшая на его сцене все ведущие женские роли, от Офелии и Марии Стюарт в трагедиях Шекспира до героинь А. Н. Островского. Чехов обращался к ней с первой своей пьесой не позднее 1881 года, надеясь, что Ермолова поставит эту во всех отношениях новаторскую, но далекую от совершенства драму в свой бенефис (подробнее см.:
Личное знакомство состоялось, по-видимому, в 1890 году, когда Чехов в числе других приглашенных был у Ермоловой дома. 15 февраля он заметил в письме к А. Н. Плещееву: «…пообедав у звезды, два дня потом чувствовал вокруг головы своей сияние».
17 февраля 1903 года О. Л. Книппер-Чехова писала о посещении Ермоловой спектакля «Три сестры», шедшего на сцене Московского Художественного театра: «Была Ермолова, прислала в уборную каждой сестры чудесные майоликовые вазы с цветами… Была за кулисами, восторгалась игрой, говорит, что только теперь поняла, что такое – наш театр. В 4-м акте, в моей сцене прощания, она ужасно плакала и потом долго стоя аплодировала».