Тропа обреченных

Едва Куля узнала от посыльной, что ее Лука жив, здоров и ждет свою Ганну, сразу же бросилась к своему милому дружку в Рушниковку.

Куля вспомнила о посыльной, когда подходила к ее хате. Оглянулась — та маячила очень далеко. Вошла во двор, не зная, что предпринять. Но нерешительность ее длилась всего один миг, потому что она услышала, как скрипнула сенная дверь, легонько приоткрывшись, и показался Лука. Он приложил палец к губам.

Если бы не это предостережение, Куля бросилась бы к крыльцу. Столько она пережила за дни разлуки… Войдя в сени, она повисла на шее Луки и зарыдала. Он подхватил ее, говоря каким-то чужим, хриплым голосом:

— Ну что ты, что?.. Погоди, успокойся, живой ведь, а что делать будем, поговорить пришел… Позвал вот…

Всхлипывая, Куля вопросительно посмотрела ему в глаза.

— Как это, что делать будем? — спросила она неуверенно. — Ты о чем, Лука? Что у тебя с голосом? Ты здоров?

Он отмахнулся, усадил ее на лавку.

Куля пожала плечами, потерла кулачком под влажным носом, соображая. Спросила потверже:

— Зачем звал, Лука? Загадки разгадывать? Ты пить, что ли, опять начал? Перегаром несет. И чудной ты какой-то, на себя непохож.

— Почуднеешь тут… Не хочу я больше скрываться по лесам и схронам. Видишь, что творится. Надо выход искать.

Куля встрепенулась.

— Надо!.. Конечно, надо, Лука! — с чувством прорвалось у нее. — Ты сам додумался или надоумил кто? Заговорить об этом боялась, доверилась судьбе… Надо найти, Лука, есть же, наверное, у нас хоть лазеечка к счастью. Милый ты мой! Ну скажи, есть? Дочь ведь растет.

— Есть! — коротко вклинил Угар, обнадежив этим признанием растроганную женщину.

— Какой? Ну говори же!..

— Боюсь. Не смею тебе сказать, язык не поворачивается.

Куля поднялась, давая понять, что собирается уйти, — она знала, чем его пронять, упрекнула:

— Я-то его считала самым удалым, ловким, везучим.

— Был! — ответил, как огрызнулся, Угар.

— Ну, ну, подыми-ка голову, — взяла она его за подбородок. — Проспаться тебе надо, в себя прийти. С тобой никого уже, что ли, нет?

— Куда они денутся…

— Что ко мне не пришел? Прок надоел, ходит, спрашивает… Эсбиста приставил.

При этих словах Угар вскочил с лавки, возбужденно затараторил, заикаясь:

— Нечего ему ходить! Я так и знал, потому к тебе и не шел. Арестует меня Прок. Он — чекист.

— Про-ок… чекист?! — подскочила и отмахнулась руками Куля.

— Да, чекист. Я с ихним главным вот так же, как с тобой, не раз балакал. Но ты об этом… — погрозил он ей кулаком.

— Я понимаю тебя. И не осуждаю, брось думать об этом. Ты умнее оказался. Только почему сбежал?

— Говорю, душа заболела, мучить меня стала, натворить мог что-нибудь. Жизни-то впереди не вижу. И повис…

— Ничего ты не повис, Лука. А как собираешься жить, ты мне, одичалый, дай знать, — взяла она его под руку и тряхнула чуть-чуть. — Не робей, я же с тобой! — И предложила: — Пойдем ко мне. Проку скажешь, что болел, или придумай что-нибудь понадежней.

Угар взвился:

— Дура! Прошлый раз спьяну, к-кажется, много П-проку лишнего наговорил. Вот и утек. А я, может, т-только на самую верную п-прямую вышел.

— Ну и надо покориться, — рассудила Куля. — Надо о себе думать. Куда тебя, туда и я. Другого не будет.

— Есть еще ход, — решился наконец сказать Лука. — Только один у меня, может, понадежнее вариант и остается: в открытую, на людях, выйти с повинной, чтоб с некоторой гарантией. Обещание тут властей пока надежное.

Он еле договорил последние слова, обхваченный цепкими руками Кули. Она целовала его, всхлипывая…

Сойдя в Жвирке с поезда и направляясь к зданию вокзала, Сухарь решил перекусить в буфете.

Он взял себе почти все, что было на витрине. Устроившись в уголке за стол, он начал есть, поглядывая на входную дверь и думая о том, что ничуть бы не удивился, если б вдруг увидел Пал Палыча с его бегающими глазками.

Антон Тимофеевич обратил внимание на сидевшего напротив крупного, с благодушным, улыбчивым лицом парня, который, вяло пожевывая, поглядывал на него так, будто хотел заговорить. И Сухарь дал понять, что заметил это.

— Поджидал вас на перроне, боялся проглядеть, — не промедлил с ответом сосед и нагнулся пониже над столом, добавил: — Шевчук Александр. «Я от В. В.», Антон Тимофеевич.

Сухарь в ответ никак не среагировал, продолжая есть, — думал. Потом сказал:

— Идите за мной, как сверну в проход между домами, сворачивайте и вы, там я встречу.

«Но как они узнали, что я должен приехать на поезде?.. Вообще мог не явиться сюда или притопать из леса с другой стороны. Сам не знал, куда меня Буча везет и где окажусь». Довольная усмешка появилась у Сухаря на лице.

Он спросил об этом подошедшего Шевчука.

— Мы поджидали вас, когда вернетесь сюда после встречи с Проскурой в лесу, вы же сказали ему, что будете в Жвирке дня через три, — открыл секрет Шевчук. — Остальное все просто. Мой напарник, лейтенант Карпенко, сопровождал вас в Яворов, а несколько часов назад сообщил мне сюда по телефону, что вы едете в Жвирку. Оставалось не проглядеть на перроне.

— Молодцы! — от души похвалил Сухарь и уточнил: — Выходит, Карпенко засек и дом, в котором я был?