Тропа обреченных

— Куда же ты? — понял все Микола, растерянно вернувшись к столу. — Ты поешь, к нам-то не враз сунутся. За что вы ее?

— Это ты супружницу спроси, она тебе вернее расскажет… Она и тебя, погоди, в бега спровадит, коли успеет.

— Спрошу, не твое дело! — оборвал его Микола. — Куда нацелился, можешь сказать?

— К Зубру подамся, разыщу, больше не к кому, еще не поверят, подушат прежде. — Схватив со стола пышную буханку хлеба, Сорока сунул ее в мешок, налил в кружку кипятку, хотел выпить, но обжегся.

— Где же ты Зубра сыщешь? — спросила Мария. — Идем, отведу тебя к Сморчку, переждешь. Я дам знать, пришлют за тобой человека.

— А если тебя возьмут? — резанул Марию по сердцу Сорока, торопливо отхлебывая кипяток.

— За что меня-то? — через силу усмехнулась Мария. — Я Шурку-сапожника к Варьке не посылала. Другое дело, если ты продашь.

— Меня поймать сперва надо, — отставил кружку Сорока и, взяв мешок, вскинул его на плечо.

— Да куда ты, давай обмозгуем, — хотел отобрать мешок Микола, но брат отстранился.

— И тебе, Мария, наверное, бежать надо, может, и тебе, Микола. Мозгуйте сами. — Петро приоткрыл дверь и ошарашил новостью: — Шурка-сапожник упирался, не хотел на мокрое идти… Припугнул его, учтите, маху дал, с языка сорвалось: «Артистка требует, ей эсбист приказал, выполняй!» Кто же думал, что так выйдет… схватят…

Мария не успела уценить Сороку за куртку, больно ударилась о ручку двери и растянулась на пороге. Микола подскочил к ней, помог встать, запер в сенях дверь и рассудительно успокоил жену:

— Пусть тикает, а ты не бойся, нам на руку! Мы ихних дел не знаем, в случае чего с Петром ты на ножах, мало ли что он где скажет, а с Шуркой-сапожником я один по починке сталкивался… Да и неизвестно, продаст ли он. Петра, может, еще потянет, а тебя…

— Пожалеет, хочешь сказать? — думала свое, рассеянно слушая, Мария. — Там, в эмгэбэ, все разговорчивые становятся.

— Почему в эмгэбэ? — со спокойным видом спросил Микола и усадил жену рядом с собой за стол. — Ты, Маша, не трусь. Убийствами занимается милиция. Подумай, выгодно Шурке Кухче выдавать себя бандеровцем? Нет. Он Петра будет топить, скажет, тот убил, может быть, даже этого не станет говорить, отречется.

— Забыл, он говорил, муж Варькин их засек… — напомнила Мария, тупо смотря перед собой.

— Мало ли что засек, нам-то какое дело, — стоял на своем Микола. — Ты, Машка, помни: мы за моего брата не ответчики, он натворил, смотался, пусть ищут, коли виноват, привлекают к ответственности, нам до этого нет дела. Мы скромно живем, тихо. Завтра же глины привезу, товару наделаю, ступай на базар, отвлекись, там тебе всегда весело.

— Не велено мне больше на базар.

— Ну и что? Обстановка заставляет, надо привычным занятием проявить себя. Давай пиши бумагу своему главному, отнесу Сморчку, пусть отправит, — полез за бумагой и чернильницей Микола.

— Не надо, погоди, голова моя не соображает, — задержала его рукой Мария. — Ты посиди, поговори со мной. Душа чуяла — быть беде.

— Сон, что ли, плохой видела? — покорно присел возле жены Микола.

— Эмгэбэ возле себя на рынке видела, боюсь я туда идти.

Микола остался сидеть с приоткрытым ртом.

— Если заберут меня, тикай и ты, Миколаша. Сразу уходи к Сморчку. Он все тебе устроит. Я предупрежу его.

4

Угар нахоженной дорожкой пришел с темнотой к хутору, в котором жила Куля, и, не останавливаясь, избегая соблазна заглянуть к ней, пересек дорогу, направился сквозь жиденький березняк к поляне со стожком, в котором решил укрыться до полуночи — назначенный час встречи с Киричуком. Нишу в стожке он выгребал старательно, не спеша — времени оставалось достаточно. К тому же надо было успокоиться от перенапряжения последних дней, вызванного особыми обстоятельствами, от которых зависела его судьба.