Тропа Самагира

— Слышь, Ося, толмач-то твоей песне есть, нет? Растолкуй нам. Шибко слезный конец у нее.

Оська вроде чего-то застыдился, не очень складно, но все же поведал древнюю ороченскую легенду: «Седые старые гольцы знаешь? Ну, тогда они еще совсем молодые были, вершины зеленые, густой лес на них рос… Так давно это было. Эвенков в ту пору в наших краях было много. Сильные были, здоровенные: могли спать на снегу, даже костер не разводили. На оленях не ездили, такие грузные были, оленю не поднять. Оленей держали ради мяса и молока. И бабы такие же рослые были, ну, как ты, Домна, к примеру… И каждая баба рожала по десять ребятишек, а то и того боле. Вот какие были тунгусы в давнюю пору.

Такое было дело… Ну, и жили тогда по соседству два великих рода — самагиры и чильчигиры. Мы и сейчас соседи. В мире жили люди, в довольстве.

Вождем чильчигиров был могучий богатырь Ерноуль. Сила в нем прямо-таки медвежья, а ловкостью опережал рысь. До того был проворный, что от стрелы запросто мог увильнуть. Таким молодцом был Ерноуль.

Однажды вот такая беда у них там стряслась: Ерноуль гостил у вождя самагиров Магдауля. Ну, пировали там… И вдруг Ерноуль разглядел среди девушек красавицу Чолбон, самую младшую, самую любимую жену Магдауля. Увидел и, значит, не мог больше ни есть, ни пить, потерял покой и сон. Одна у него неотвязная дума: как украсть Чолбон? А красивый чум княгини днем и ночью охраняла сильная стража… И вот Ерноуль решился. Ночь была бурная, дождливая… Гром так грохотал, что тряслась земля, от могучих порывов ветра валились деревья.

Подкрался Ерноуль со своими воинами к стойбищу, перебил стражу, забрался в чум, зарезал сонного Магдауля, схватил красавицу Чолбон и утащил ее в ночную тайгу…

К утру вроде бы все утихомирилось: ливень прекратился, гроза утихла, взошло яркое веселое солнце. Но для самагиров тот день был самым черным, самым тяжелым: они лишились мудрого, доброго вождя, лишились и мирной жизни. На могиле Магдауля самагиры поклялись жестоко отомстить вору и убийце Ерноулю и проклятущим его сородичам. Самагирское войско сразу же двинулось против чильчигиров.

А Ерноуль будто все это знал, все предвидел… Духи, что ли, его упредили? В общем, он собрал всех своих воинов в долине Верхней Ангары на речке Герамдай: понравилась, вишь, ему ровная чистая луговина, хватало там простору, чтоб разгуляться воинам.

Темной грозовой тучей наплыли самагиры на Герамдай и стали против лагеря противника. Грозно заревели в трубы, вызывая на смертный бой убийцу и вора Ерноуля и его сородичей.

Ерноуль двинулся со своим войском на самагиров. Чего ж ему оставалось делать?

Долго и люто бились богатыри. Даже малые парнишки помогали взрослым, не боялись смерти, проворно собирали копья и стрелы, подавали их воинам.

День дрались, два дрались, к концу третьего дня полегли на поле боя оба могучих рода — все самагиры, все чильчигиры. Остался в живых только один Ерноуль.

Огляделся вокруг: зеленый луг стал красным от крови, повсюду грудами лежали мертвые богатыри. А сколько малых ребятишек было побито!

И с болью понял тогда Ерноуль, что сгубил всех мужчин чильчигирского и самагирского родов. А из-за чего сгубил? Из-за своей любви к Чолбон… Кто продолжит жизнь на земле? Ведь в живых остались лишь старики да бабы.

Великий страх вошел ему в сердце, великое горе. Ерноуль застонал… Потом вытащил из чеканных ножен булатный сверкающий нож, вонзил его в свое сердце. Да…

С тех пор, значит, и повывелись у тунгусов богатыри, измельчал народишко. А какая сила раньше в людях была!

Вот старики и сложили эту песню в назидание потомству».

* * *

Богатырь Ерноуль наклонился над Чимитой и раскрыл клыкастую пасть.

— Ар-р-р… Ты Оськи Самагира баба? — хрипло шепчут его окровавленные губы.

Чимита отпрянула, закричала с испугу чужим, неприятным криком.

Оська вскочил с постели и проснулся. В курятнике неистово кукарекал петух.

Немалое время Оська приходил в себя, закурил, прилег на постель, поднялся, походил по избе. Вроде бы успокоился, но страшный сон не выходил из его ума.

Он вспомнил деда Агдыра, который говорил: «Если приснится тебе богатырь Ерноуль, хорошего не жди: где бы ни находился, что бы ни делал, поспешай в родной чум, к семье. Знай, быть иначе беде».

Оська торопливо оделся, вышел во двор. Восток уже алел.

— Зачем тебе бедная Чимита, Ерноуль?.. Пропадешь! Она тебя из винтовки, как собаку… У нее же добрая винтовка! Если вру, пусть накажет меня великий Мани. Уйди, Ерноуль, с моей тропы, добром говорю.

— Ты с кем это баишь? — спросил Антон, спускаясь с высокого крыльца.

— Ишь как, к Чимите приходиль.

— Кто приходил?

— Богатырь Ерноуль-то… Во сне видель…

Долго смотрел Антон на друга, потом рассмеялся:

— Э-э, Оська, сны чепуха, не верь им…

— Не-е, Антоха, пошто так баишь… Не-е. Скорей домой буду ходить. Шибко скорей нада… Худо есть…

* * *

На толстых сучьях могучей сосны Антон с Оськой сделали сайбу, сложили на нее харчи. Довольные своей работой, сидели у потухающего костра, допивали чай.