Тропами ада

Разумеется, кажущаяся скорбь Патриции Рауфф могла обмануть кого угодно, кроме Гудрун Тапер. Знающая истинное положение вещей, верная подруга не заблуждалась относительно способности товарки "преодолеть горе" и присоединялась к всеобщим соболезнованиям и причитаниям лишь ради того, чтобы не выглядеть странно и не навести Патрицию на ненужные размышления. Надо сказать, сама Гудрун была в полнейшем смятении – с одной стороны, она осознавала весь ужас произошедшего и ей была вполне ясна отвращающая сущность юной наследницы, не имевшей, по ее мнению, ничего святого; с другой же – многолетняя привязанность не могла испариться в одночасье и Гудрун была просто не в состоянии вдруг перестать считать убийцу своей подругой. Она невольно пыталась найти хоть какие-то оправдания для Патриции, хоть как-то смягчить вину той в своих собственных глазах, и приписывала ужасные черты характера подруги унаследованному от отца буйному нраву, ибо поступок Рауффа представлялся Гудрун не менее отвратительным, чем совершенный его младшей дочерью – если уж на то пошло, подробностей преступления Патриции она не знала, и допускала даже, что оно могло случиться спонтанно и не иметь изначального умысла, тогда как хладнокровие старого Рауффа, убившего заведомо невинного человека и, что не менее гнусно, не давшего даже похоронить тело убиенного по христианским обычаям, обрекая душу бедняги на беспокойство, казалось доброй молодой художнице абсолютной бесчеловечностью, не могущей иметь оправдания.

Совершенно случайно в голову Гудрун пришла мысль, что, не окажись они с подругами на берегу в тот роковой момент и не стань свидетелями содеянного, все могло быть иначе – Роберт Линхоф и его тесть были бы по-прежнему живы и дружны, а Патриция не вызывала бы у нее столь противоречивых чувств. Что же до Ангелики, то ее было уже так или иначе не вернуть. На долю секунды Гудрун даже пожалела о решении отправиться в тот день на прогулку, в чем, правда, тот час же раскаялась – в конце концов, справедливость превыше всего и стечение обстоятельств, приведшее к трагической развязке, было не иначе как предопределено Богом, а, значит, и самым правильным из возможных.

Время шло. Буря вокруг серого дома на берегу и его злосчастных обитателей стихла и жизнь потекла своим чередом. Что до упомянутых обитателей, то их число сократилось до одного, ибо, потеряв отца, сестру и зятя, Патриция отказалась также и от прислуги, заявив, что ей оная ни к чему и она вполне справляется сама. Раз в неделю или две приходили, правда, поденщицы, вызванные для уборки, да садовник время от времени заглядывал, чтобы поддерживать парк в надлежащем виде, впрочем же тишина, воцарившаяся в доме, ничем не нарушалась. Даже конюшня опустела и выглядела теперь угрюмой и заброшенной. Патриция получила несколько предложений продать усадьбу, но категорически отвергла их все, сказав, что ее имение НИКОГДА не перейдет в чужие руки. Вскоре бесплодные попытки переубедить хозяйку прекратились.

Сама Патриция Рауфф почти не покидала пределов своих владений и ограничила визиты в обоих направлениях до минимума. Лишь Гудрун могла навещать подругу без приглашения, остальные же знакомые и жители деревни, прежде бывавшие во владениях Рауффа довольно часто, стали держаться подальше от дома и его нелюдимой юной хозяйки.

Гудрун же Тапер отметила про себя гораздо большее спокойствие подруги и ее возросшую скрытность. Если раньше она могла сказать, что знает или по крайней мере догадывается о содержании едва ли не половины мыслей и желаний Патриции, то теперь не могла быть уверенной даже в том, является ли та до сих пор ее подругой. Ей хотелось верить, что произошедшие в той изменения продиктованы раскаянием в содеянном и желанием будущей смиренной жизнью хотя бы частично искупить свое преступление.

Патриция довольствовалась малым – грубая пища и отсутствие шика, казалось, не волновали ее. Книги и прогулки по саду занимали ее дни и часто можно было видеть ее подолгу сидящей в раздумье все на том же черно-сером камне, вросшем в землю у самой реки, и отрешенно глядящей в темные воды – словно старость, грозящая ей еще очень нескоро, уже запустила свои щупальца в ее душу, и не осталось у нее никаких интересов в жизни, кроме воспоминаний о прошлом и подведения итогов достигнутому.