И было что-то еще. Что-то, чего я пока не уловил и был не в состоянии ни осмыслить, ни тем более облечь в слова. Была какая-то неестественность в происходящем, словно кто-то пытался выдыть за правду очередную, столь ненавистную мне, бутафорию, воздвигая нелепые декорации, навроде той фетровой подушки во внешне приличном гробу. Но, видимо, всему свое время.
Старуха, вынырнув из увлекшей было ее пучины раздумий, слабо улыбнулась мне и, пошарив под подушкой, вынула оттуда чуть помятый серый конверт, внешний вид и цвет которого позволяли не колеблясь отнести его к временам давно прошедшим.
– Вот то письмо, молодой человек, – молвила, почему-то усмехнувшись своим словам, старуха. – Как видишь, оно у меня и сохранилось весьма неплохо, ибо не так уж много людей держали его в руках за все это время. Оно развязало череду новых событий, не менее, пожалуй, страшных, чем те, о которых я уже рассказала. Но не будем перепрыгивать – времени у нас достаточно, даже более чем…, -бабка Греты снова усмехнулась, словно сказанное ею имело какой-то скрытый смысл, до поры мне недоступный, – Прочти его и оставь у себя. Если я не ошибаюсь, оно должно стать просто еще одним экспонатом в твоей коллекции, не правда ли? Ну, пока ты читаешь, я передохну – давно не говорила я так длинно…
Я осторожно взял конверт из ее рук, для чего должен был подняться с пола, сразу почувствовав, как затекли мои руки и ноги за время сидения в одной позе, и, вернувшись в исходную позицию, бережно и не без некоторого захватывающего дух содрогания, вынул сложенный вчетверо, как и было сказано, лист бумаги, который сразу узнал, ибо именно на таких листах получал все послания моей хозяйки и возлюбленной – королевы кошмарных снов туземцев Патриции Кристианы Рауфф. Надо ли говорить, что и почерк был мне до боли знакомым…