М. Кучинский пишет, например, что половина мужчин страны становились монахами и тем самым приобщались к грамоте. Но, во-первых, это означает, что половина мужского населения (на самом деле все же не половина, а около одной трети) отключалась от производительного труда, а во-вторых, далеко не все монахи-ламы (как и далеко не все монахи в Европе) были интеллектуалами. Конечно, встречались и ученые богословы, и философы, сумевшие перешагнуть за рамки богословия, были скульпторы и художники и т. д. Но большинство рядовых монахов вовсе не умело читать и писать ни по-монгольски, ни по-тибетски, ограничиваясь механической зубрежкой нескольких малопонятных им тибетских текстов. Совсем уж вызывает недоумение мысль автора о том, что страна получила готовых чиновников, поскольку ламы якобы легко сменили четки на портфель и рясы на нарукавники. На самом деле формирование административных кадров в Монголии было делом весьма нелегким, небыстрым и непростым.
Есть элемент неоправданной идеализации и в утверждении автора, что традиционное, т. е. дореволюционное, монгольское общество достигло гармонического баланса со средой и «удовлетворительного уровня» обеспечения своих материальных потребностей. Во-первых, кочевник никогда не мог быть спокоен за свою семью и имущество. В любой момент засуха, гололед и сопутствующая им бескормица, или просто лихой набег из враждебного рода, могли лишить его стада, превратить из состоятельного хозяина в нищего, обречь на голодную смерть. Во-вторых, поскольку в чисто кочевом обществе именно по этой причине прочное богатство было недостижимо, это, действительно, ставило определенные ограничения росту эксплуатации и имущественного неравенства. Но монгольское общество XVII–XIX веков не было чисто кочевым, на него давила деспотическая машина Цинской империи, и поэтому социальная несправедливость в нем была вовсе не умеренной, как это представляется автору, а прямо-таки вопиющей. Ламаистская церковь стремилась заставить народ смириться с этой несправедливостью, но он боролся и восставал против нее.
Что касается баланса кочевого хозяйства и природной среды, то он существовал лишь в отдельные благоприятные периоды. Но рано или поздно увеличившаяся численность населения и стад вступала в несоответствие с истощавшимися ресурсами пастбищ, усугубляемое климатическими колебаниями. Именно такие кризисные ситуации были, в частности, одной из причин великих переселений народов, начинавшихся в центральноазиатских степях.
Не совсем верно утверждение, что монголы «никогда не обрабатывали землю» и «не уставали до беспамятства». Небольшие вспомогательные посевы зерновых культур издавна производились в районах Монголии, где это позволял климат. Что же касается утомительного труда, то пусть не каждый день, но нередко попытка собрать рассыпавшееся в непогоду стадо, защита сто от нападавших хищников требовали от арата максимального напряжения сил. Так что жизнь в юрте на кочевье вовсе не была райской. Другое дело, и здесь автор несомненно прав, и в этих суровых условиях народ сумел создать высокую культуру письменного и устного слова, всех форм искусства, эмпирических рациональных знаний, этикета, гуманных межличностных отношений. И зарисовки бытовых сцен, там и тут разбросанные по книге, дают читателю возможность представить бытовую культуру монгольского народа так же ярко, как и природу этой страны и ее далекое геологическое прошлое.
ИЛЛЮСТРАЦИИ
INFO