Читаем Тропик Козерога полностью

Все было чудесно, пока это длилось, вот только длилось, увы, недолго. Спустя месяц Ниссены переехали в другой город, и больше я Лолу не видел. Но я повесил ее спорран над кроватью и молился на него еженощно. И всякий раз, как я играл Черни, у меня непременно возникала эрекция, потому что мне сразу вспоминалась Лола – как она лежит на траве, ее длинные черные волосы, узел на загривке, стоны, которые она испускала, и лившийся из нее сок. Игра на пианино стала для меня какой-то сплошной искупительной еблей. Целых два года пришлось мне ждать, прежде чем я снова смог, как говорится, окунуть свой конец, но в этот раз все вышло не ахти как, тем более что я подхватил отменный трипперок, и к тому же происходило это не на траве, да и не летом, да и пыла особого не было: обычная холодная механическая ебка за бабки – блядки для разрядки в тесном, занюханном гостиничном номере, причем эта падла еще пыталась сделать вид, что кончает, хотя кончала она не чаще, чем рождественский чулок. Конечно, может, это и не она подарила мне триппак, а ее «сменщица», что спала в соседнем номере с моим другом Симмонсом. А было вот как: я так быстро развязался со своей механической ебкой, что подумал, дай-ка пойду взгляну, как там у старины Симмонса. Смотрю: ну и дела! Они, оказывается, все еще это самое, причем на полную катушку. Она, девица-то его, была родом из Чехии и малость простовата – явно из начинающих – и с непривычки забывалась и еблась в свое удовольствие. Глядя, что она вытворяет, я решил подождать и испробовать ее на себе. Ну и испробовал на свою голову. Не прошло и недели, как у меня обнаружились какие-то выделения, – я еще тогда подумал, что это я себе то ли яйца отбил, то ли застудился.

Еще год-другой – и я сам стал давать уроки; как на грех, мать моей ученицы оказалась потаскухой, проституткой и сучарой, каких свет не видывал. Как я потом узнал, она путалась с одним негром. Судя по всему, она никак не могла найти себе хуя по размеру. Одно могу сказать: всякий раз, как я собирался домой, она зажимала меня в прихожей и терлась об меня одним местом почем зря. Я опасался заводить с ней шашни, потому как, по слухам, она вся была напичкана сифилисом, но хрен тут выдержишь, когда озабоченная сучка вроде этой напяливает на тебя свою пизду и чуть не целиком запихивает тебе в глотку язык. Обычно я еб ее встояка, прямо в прихожей, что не составляло особого труда ввиду ее необычайной легкости, и я мог держать ее на руках, как куклу. И вот как-то вечером стою я с ней таким манером и вдруг слышу: в замке поворачивается ключ… Она так и остолбенела от страха. Деваться некуда. К счастью, в прихожей висели портьеры – там я и укрылся. Потом слышу: этот черномазый кобель поцеловал ее и спрашивает: «Ну как ты, сладкая?» – на что она запела, как-де, мол, она его заждалась, да не лучше ли сразу подняться наверх, а то ей-де не терпится, ну и все такое. И как только утих скрип ступеней, я осторожно открыл дверь и пустился наутек во все лопатки. Ну и струхнул же я тогда, ей-богу, – ведь, если ее черномазый хахаль что-то заподозрит, глотку он мне точно перережет, уж это будьте уверены. А посему я прекращаю давать уроки в этом притоне, но не тут-то было, – вскоре меня стала домогаться дочь этой задрыги: почему бы, мол, мне не позаниматься с ней у ее подруги? А дочери между тем едва перевалило за шестнадцать… И вот мы вновь приступаем к этюдам Черни – добилась-таки своего дочурка. Впервые вдыхал я запах свежей пизды, и он был дивным, как свежескошенное сено. Урок за уроком мы ебемся как проклятые, а между уроками – доебываемся сверхурочно. В конце концов происходит печальная история – она залетает. Что делать – пришлось обратиться к одному еврейчику. Тот просит за работу двадцать пять баксов, а у меня таких денег отродясь не бывало. Кроме того, она несовершеннолетняя. Кроме того, у нее может начаться заражение крови. В общем, даю я ему пятерик в счет причитающейся суммы и на пару недель сваливаю в Адирондаки. В Адирондаках я знакомлюсь с одной школьной учительницей, которой смерть как приспичило брать уроки музыки. Снова технические этюды, снова гондоны и головоломки. Казалось, всякий раз, как я касался клавиш, очередная пизда срывалась с цепи.

Перейти на страницу:

Все книги серии Тропики любви

Похожие книги

Переизбранное
Переизбранное

Юз Алешковский (1929–2022) – русский писатель и поэт, автор популярных «лагерных» песен, которые не исполнялись на советской эстраде, тем не менее обрели известность в народе, их горячо любили и пели, даже не зная имени автора. Перу Алешковского принадлежат также такие произведения, как «Николай Николаевич», «Кенгуру», «Маскировка» и др., которые тоже снискали народную любовь, хотя на родине писателя большая часть их была издана лишь годы спустя после создания. По словам Иосифа Бродского, в лице Алешковского мы имеем дело с уникальным типом писателя «как инструмента языка», в русской литературе таких примеров немного: Николай Гоголь, Андрей Платонов, Михаил Зощенко… «Сентиментальная насыщенность доведена в нем до пределов издевательских, вымысел – до фантасмагорических», писал Бродский, это «подлинный орфик: поэт, полностью подчинивший себя языку и получивший от его щедрот в награду дар откровения и гомерического хохота».

Юз Алешковский

Классическая проза ХX века
Место
Место

В настоящем издании представлен роман Фридриха Горенштейна «Место» – произведение, величайшее по масштабу и силе таланта, но долгое время незаслуженно остававшееся без читательского внимания, как, впрочем, и другие повести и романы Горенштейна. Писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, Горенштейн эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». При этом его друзья, такие как Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов, были убеждены в гениальности писателя, о чем упоминал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Современного искушенного читателя не удивишь волнующими поворотами сюжета и драматичностью описываемых событий (хотя и это в романе есть), но предлагаемый Горенштейном сплав быта, идеологии и психологии, советская история в ее социальном и метафизическом аспектах, сокровенные переживания героя в сочетании с ужасами народной стихии и мудрыми размышлениями о природе человека позволяют отнести «Место» к лучшим романам русской литературы. Герой Горенштейна, молодой человек пятидесятых годов Гоша Цвибышев, во многом близок героям Достоевского – «подпольному человеку», Аркадию Долгорукому из «Подростка», Раскольникову… Мечтающий о достойной жизни, но не имеющий даже койко-места в общежитии, Цвибышев пытается самоутверждаться и бунтовать – и, кажется, после ХХ съезда и реабилитации погибшего отца такая возможность для него открывается…

Александр Геннадьевич Науменко , Леонид Александрович Машинский , Майя Петровна Никулина , Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Классическая проза ХX века / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Саморазвитие / личностный рост / Проза