Читаем Тропик Козерога полностью

Однако, несмотря на все мои благие старания, Агнесса все больше впадала в беспамятство. Она была дремучей ирландской католичкой и до этого никогда не слыхала, чтобы к Богу обращались в подобном духе. И пока я отплясывал за будкой, она вдруг выскочила из укрытия и со всех ног кинулась к реке. Услышав, как Фрэнси заверещала: «Верни ее, она утопится! Беги скорей!» – я рванул вдогонку. Дождь по-прежнему хлестал как из ведра. На ходу я кричал ей, чтобы она вернулась, но Агнесса, как одержимая, очертя голову неслась вперед, а добежав до берега, сиганула в воду и припустила к лодке. Я поплыл за ней и, когда мы очутились у борта лодки, которую эта идиотка могла, чего доброго, перевернуть, обхватил ее одной рукой за талию и стал утешать и успокаивать, словно дитя малое. «Отстань от меня, – выпалила она. – Ты безбожник!» Иисус, Мария! Я был так ошарашен, так изумлен, услышав это. Так вот оно что! Вся ее истерика, оказывается, только из-за того, что я оскорбил Всевышнего. Мне даже захотелось смазать ей разок по уху, дабы привести ее в чувство. Но мы оба были не в себе, и я опасался, как бы она не выкинула какой-нибудь фортель: опрокинет еще лодку нам на головы, если я что-то не то сделаю. Так что я изобразил жуткое раскаяние и сказал, что ничего такого не хотел, что я переборщил, и так далее и тому подобное. А пока я ее улещивал и умасливал, я под сурдинку скользнул рукой чуть ниже талии и ласково погладил ее по попке. Ей только того и надо было. Сквозь слезы она залепетала, какая, мол, она добропорядочная католичка и как старается не грешить, и так, видно, упивалась собственным красноречием, что даже не поняла, что я делаю, но все же, когда я запустил руку ей в промежность и произнес все красивые слова, какие только пришли мне на ум, – о Боге, о любви, о визитах в церковь, об исповеди и прочей дребедени, – она, должно быть, что-то да почувствовала, потому как уже добрая тройка моих пальцев сновала у нее внутри из стороны в сторону, точно пьяный челнок. «Обними меня, Агнесса», – ласково попросил я, высвобождая руку и притягивая девушку к себе, пытаясь при этом раздвинуть ее ноги своими… «Вот так, умничка… расслабься же… скоро все кончится». И, не переставая пудрить ей мозги разглагольствованиями о церкви, об исповедальне, о любви к Богу и обо всей этой чертовщине, я умудрился-таки в нее проникнуть. «Ты очень добр ко мне, – сказала она, будто и не понимая даже, что моя кочерыжка давно уже у нее в хавырке, – и я сожалею, что вела себя как дура». – «Знаю, Агнесса, – ответил я, – все нормально… обними-ка меня покрепче… ага, вот так». – «Боюсь, как бы лодка не перевернулась», – продолжала она, изо всех сил пытаясь удержать свой зад на одном месте, подгребая для этого правой рукой. «И то верно, давай-ка будем возвращаться», – предлагаю я и с этими словами начинаю от нее отрываться. «Ой, не бросай меня, – верещит она, вцепившись в меня еще крепче. – Не бросай меня, а то я утону». Тут как раз к берегу подбегает Фрэнси. «Скорее, – верещит Агнесса, – скорее… я тону».

Перейти на страницу:

Все книги серии Тропики любви

Похожие книги

Переизбранное
Переизбранное

Юз Алешковский (1929–2022) – русский писатель и поэт, автор популярных «лагерных» песен, которые не исполнялись на советской эстраде, тем не менее обрели известность в народе, их горячо любили и пели, даже не зная имени автора. Перу Алешковского принадлежат также такие произведения, как «Николай Николаевич», «Кенгуру», «Маскировка» и др., которые тоже снискали народную любовь, хотя на родине писателя большая часть их была издана лишь годы спустя после создания. По словам Иосифа Бродского, в лице Алешковского мы имеем дело с уникальным типом писателя «как инструмента языка», в русской литературе таких примеров немного: Николай Гоголь, Андрей Платонов, Михаил Зощенко… «Сентиментальная насыщенность доведена в нем до пределов издевательских, вымысел – до фантасмагорических», писал Бродский, это «подлинный орфик: поэт, полностью подчинивший себя языку и получивший от его щедрот в награду дар откровения и гомерического хохота».

Юз Алешковский

Классическая проза ХX века
Место
Место

В настоящем издании представлен роман Фридриха Горенштейна «Место» – произведение, величайшее по масштабу и силе таланта, но долгое время незаслуженно остававшееся без читательского внимания, как, впрочем, и другие повести и романы Горенштейна. Писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, Горенштейн эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». При этом его друзья, такие как Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов, были убеждены в гениальности писателя, о чем упоминал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Современного искушенного читателя не удивишь волнующими поворотами сюжета и драматичностью описываемых событий (хотя и это в романе есть), но предлагаемый Горенштейном сплав быта, идеологии и психологии, советская история в ее социальном и метафизическом аспектах, сокровенные переживания героя в сочетании с ужасами народной стихии и мудрыми размышлениями о природе человека позволяют отнести «Место» к лучшим романам русской литературы. Герой Горенштейна, молодой человек пятидесятых годов Гоша Цвибышев, во многом близок героям Достоевского – «подпольному человеку», Аркадию Долгорукому из «Подростка», Раскольникову… Мечтающий о достойной жизни, но не имеющий даже койко-места в общежитии, Цвибышев пытается самоутверждаться и бунтовать – и, кажется, после ХХ съезда и реабилитации погибшего отца такая возможность для него открывается…

Александр Геннадьевич Науменко , Леонид Александрович Машинский , Майя Петровна Никулина , Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Классическая проза ХX века / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Саморазвитие / личностный рост / Проза