Тропик Козерога

Ей надо идти. Идти… Снова ее круп, это ее плавное скольжение, как и тогда, когда она вышла из танцзала и вселилась в меня. Снова ее слова… «вдруг совершенно ни с того ни с сего он наклонился и задрал мне подол». Скользящим движением она пропускает мех вокруг шеи; маленькая черная шляпка выгодно оттеняет ее лицо, придавая ему сходство с камеей. Круглое, полное лицо со славянскими скулами. Как я мог грезить о нем, если никогда его раньше не видел? Кто бы мог подумать, что она вдруг вот так вот возьмет и возникнет передо мной – близкая, полная, с ослепительно белым лицом, распустившимся, как цветок магнолии? Меня бросает в дрожь при каждом прикосновении ее мощной ляжки. Она даже кажется немного выше меня ростом, хотя это только видимость. Просто она так держит подбородок. Идет, не глядя под ноги, не разбирая дороги. Она ступает поверх предметов – вперед и вперед, с широко распахнутыми глазами, устремленными в открытый космос. Ни прошлого, ни будущего. Даже настоящее представляется сомнительным. Будто ее внутреннее «я» покинуло ее, а тело, вытянув шею – тугую и полную, белую, как лицо, полную, как лицо, – несется вперед. Говорить она при этом продолжает – тем же низким, гортанным голосом. Ни начала, ни конца. Я не ощущаю ни времени, ни течения времени – я вне времени. В гортани у нее маленькая маточка, сообщающаяся с большой маткой тазовой области. Кеб у обочины, а она все жует космологическую мякину внешнего эго. Я хватаю переговорную трубку и подсоединяюсь к двойному утерусу. Алло, алло, вы здесь? Так за чем дело стало? Раскрутим все это, и понеслась! – кебы, поезда, пароходы, лигроиновые стапели; пляжи, клопы, скоростные магистрали, проселочные дороги, руины; реликвии; Старый Свет, Новый Свет, пирс, дамба; высококлассные хирургические щипцы; вращающаяся трапеция, траншея, дельта, аллигаторы, крокодилы, разговоры, разговоры; и еще раз разговоры, потом снова дороги и еще больше пыли в глаза, больше радуг и ливней, больше завтраков, кремов, лосьонов. И когда все дороги совершат полный оборот вокруг своей оси и все, что останется, – это прах с наших очумелых ног, все равно сохранится память о твоем крупном полном лице, таком белом, с похотливым ртом, память о свежих губах полуоткрытых, зубах, белых как мел, и каждый – совершенство, и в этом воспоминании, наверное, ничего нельзя будет изменить, ибо оно, как и твои зубы, – совершенно…

* * *

Сегодня воскресенье – первое воскресенье моей новой жизни, и я в ошейнике, который ты на меня нацепила. Передо мной раскинулись горизонты новой жизни. Начинается она днем отдохновения. Растянувшись на просторном зеленом листе, я смотрю, как солнце вламывается в твою матку. Какой в ней поднимается клекот и стрекот! И ведь все это специально для меня, а! Если бы в тебе был целый миллион солнц! Если бы я мог вечно лежать тут и наслаждаться этим астрономическим фейерверком!

Я зависаю над поверхностью луны. Мир погружен во внутриутробный транс: внутреннее и внешнее эго пришли в равновесие. Ты посулила мне так много, что не будет большой беды, даже если я никогда отсюда не выйду. Мне кажется, минуло ровно 25 тысяч 960 лет с тех пор, как я заснул в черной утробе секса. Мне кажется, я проспал лишних лет так это 365. Но по крайней мере, теперь я в идеальном доме – между шестерок, и все у меня благополучно: и то, что осталось позади, и то, что заготовлено на будущее. Ты предстала передо мною в облике Венеры, но ты – Лилит, и я это знаю. Вся моя жизнь брошена на весы; этой роскошью я буду наслаждаться до конца дня. Завтра я склоню чашу весов. Завтра равновесию придет конец, и, если я обрету его вновь, оно будет уже в крови, а не в звездах. Это хорошо, что ты посулила мне так много. Мне необходимо, чтобы мне обещали как можно больше, потому что я слишком долго жил в тени солнца. Я жажду света и целомудрия – и чтобы солярный пламень в кишках! Я жажду обмана и разочарований – чтобы я мог замкнуть верхний треугольник и не метаться без конца между планетой и космосом. Я верю всему, что ты мне говоришь, но я также знаю, что все обернется иначе. Я принимаю тебя как звезду и капкан, как камень, перетягивающий чашу весов, как судию с повязкой на глазах, как яму, в которую я проваливаюсь, как тропу, которой я иду, как крест и стрелу. Вплоть до настоящего дня я странствовал в направлении от солнца; отныне я следую двумя путями: как солнце и как луна. Отныне я беру на себя два пола, два полушария, два неба – всего по два. Отныне я буду двусоставен и двупол. Что бы ни происходило, все будет происходить дважды. Я буду гостем на этой земле, вкушающим ее блага и уносящим ее дары. Я не буду ни слугой, ни господином. Я буду искать конец в себе самом.