Читаем Тропик Козерога полностью

Я распался на бесконечные завтра, на бесконечные вчера, сохраняя целостность лишь на гребне события – как одинокая стена несуществующего дома… – так представляет себе Миллер то шопенгауэровское «непротяженное настоящее», когда прошлое соединяется с будущим и, чтобы «узнать все», т. е., преодолев настоящее, прозреть «начало» и «конец», остается лишь «проломить» эту «стену». Ср. у Шопенгауэра: «Только настоящее – то, что всегда есть и незыблемо в своей прочности. (…) Мы можем сравнить время с бесконечно вращающимся кругом: постоянно опускающаяся половина – это прошлое, постоянно поднимающаяся – будущее; неделимая же точка наверху, касающаяся тангенса, – это непротяженное настоящее… (…)…время подобно неудержимому потоку, а настоящее – скале, о которую он разбивается, но не уносит ее с собой» (Шопенгауэр А. О четверояком корне… Мир как воля и представление. Т. 1. Критика кантовской философии. С. 383–384).

С. 152–153. …кривая странствия… свелась к пупку. – Многие техники мистической медитации предписывают устремлять взгляд в область пупка.

мгновения, когда я знаю все… – Это те самые мгновения «непротяженного настоящего», когда, обретая свое «я», человек уподобляется «Тому, Который знает все», т. е. Богу, – в отличие от жизни – своего рода протяженного настоящего, когда человек, «выполняя свое мизерное микрокосмическое предназначение», уподобляется «червю», одержимому «безличностной мечтой».

я должен обладать верой… мудростью, превосходящей мудрость величайшего из пророков. – Ср. слова Христа о себе: «…и вот, здесь больше Соломона» (Мф., 12: 42).

затыкаю уши, смежаю ресницы, смыкаю уста. – У даосов это называется «запечатыванием тигля», которое ведет к достижению полной внутренней самодостаточности. Ср.: «Уши, глаза и рот – это три сокровища. Надлежит закрыть и запечатать эти отверстия, чтобы ничто не проникало вовнутрь и не выходило вовне. Настоящий человек пребывает в глубокой бездне, а плавая привольно, держится центра круга. Когда подлинное в нас достигает зародыша дыхания в киноварном поле, рождается эликсир вечной жизни» (Антология даосской философии. С. 172).

Прежде чем снова стать полноценным человеком, я, вероятно, какое-то время просуществую в виде парка… – В восточной традиции человек на определенной стадии кармического цикла может в очередной жизни воплотиться в виде животного или растения.

Я стану диким парком среди кошмара совершенства… – Помимо очевидной связи с восточной традицией, налицо аналогия с «одичалым лесом» Дантова «Ада»:

Еще кентавр не пересек потока,Как мы вступили в одичалый лес,Где ни тропы не находило око.В надломе кровью потемнел ростокИ снова крикнул: «Прекрати мученья!Ужели дух твой до того жесток?Мы были люди, а теперь растенья.И к душам гадов было бы грешноВыказывать так мало сожаленья».(Ад, XIII, 1–3, 34–39)(Перев. М. Лозинского)

«Ад» Миллера – это «кошмар совершенства» окружавшей его нью-йоркской жизни. «Подобно Рембо, я ненавидел город, где родился», – скажет он позднее в эссе «Время убийц», вспоминая о собственном «сезоне в аду» (Иностранная литература. 1992. № 10. С. 149).

храня полное безмолвие… – Ср., в частности, у даосов: «В безмолвии прозреваешь корень и основу прошлых жизней, предвидишь все, что случится в будущем» (Антология даосской философии. С. 175). В греческом мире пять лет молчания были одним из главных требований Пифагора к своим последователям.

Я не пророню ни единого слова в защиту, ни единого слова в осуждение. (…) я промолчу в ответ. – Здесь Миллер уподобляет себя «стволу, не внемлющему просьб и слез», древу познания Дантова «Чистилища», которое «не дает до срока» отведать алчущим своего плода (см.: Божественная комедия. Чистилище, XXIV, 103–117).

…те же, кто алчет большего, так и умрут, как жили: в распущенности, в неприкаянности, в неприятии истины искупления. – Ср. у Данте:

Перейти на страницу:

Все книги серии Тропики любви

Похожие книги

Переизбранное
Переизбранное

Юз Алешковский (1929–2022) – русский писатель и поэт, автор популярных «лагерных» песен, которые не исполнялись на советской эстраде, тем не менее обрели известность в народе, их горячо любили и пели, даже не зная имени автора. Перу Алешковского принадлежат также такие произведения, как «Николай Николаевич», «Кенгуру», «Маскировка» и др., которые тоже снискали народную любовь, хотя на родине писателя большая часть их была издана лишь годы спустя после создания. По словам Иосифа Бродского, в лице Алешковского мы имеем дело с уникальным типом писателя «как инструмента языка», в русской литературе таких примеров немного: Николай Гоголь, Андрей Платонов, Михаил Зощенко… «Сентиментальная насыщенность доведена в нем до пределов издевательских, вымысел – до фантасмагорических», писал Бродский, это «подлинный орфик: поэт, полностью подчинивший себя языку и получивший от его щедрот в награду дар откровения и гомерического хохота».

Юз Алешковский

Классическая проза ХX века
Место
Место

В настоящем издании представлен роман Фридриха Горенштейна «Место» – произведение, величайшее по масштабу и силе таланта, но долгое время незаслуженно остававшееся без читательского внимания, как, впрочем, и другие повести и романы Горенштейна. Писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, Горенштейн эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». При этом его друзья, такие как Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов, были убеждены в гениальности писателя, о чем упоминал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Современного искушенного читателя не удивишь волнующими поворотами сюжета и драматичностью описываемых событий (хотя и это в романе есть), но предлагаемый Горенштейном сплав быта, идеологии и психологии, советская история в ее социальном и метафизическом аспектах, сокровенные переживания героя в сочетании с ужасами народной стихии и мудрыми размышлениями о природе человека позволяют отнести «Место» к лучшим романам русской литературы. Герой Горенштейна, молодой человек пятидесятых годов Гоша Цвибышев, во многом близок героям Достоевского – «подпольному человеку», Аркадию Долгорукому из «Подростка», Раскольникову… Мечтающий о достойной жизни, но не имеющий даже койко-места в общежитии, Цвибышев пытается самоутверждаться и бунтовать – и, кажется, после ХХ съезда и реабилитации погибшего отца такая возможность для него открывается…

Александр Геннадьевич Науменко , Леонид Александрович Машинский , Майя Петровна Никулина , Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Классическая проза ХX века / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Саморазвитие / личностный рост / Проза