Тропинин в своих картинах донес до нас очарование давно умолкнувших песен, так любимых когда-то народом.
Свиньину, видимо, был обязан Василий Андреевич сюжетом своей картины «Каменщик». Среди талантливых русских самоучек, которым покровительствовал редактор «Отечественных записок», был Самсон Ксенофонтович Суханов, сын бедного пастуха и батрачки. Работник уже с девяти лет, Суханов прожил трудные годы, пока стал известным мастером — исполнителем каменотесных работ для Казанского собора и Биржи. В Москве он делал пьедестал для памятника Минину и Пожарскому. По утверждению специалистов, именно он изображен в картине Тропинина, ранее считавшейся безымянным жанровым образом [32].
Несмотря на великие заслуги Тропинина в развитии русской жанровой живописи, все же главное место в его творчестве всегда занимал портрет. И быть может, именно портретность обусловила жизненную полноту его жанровых полотен.
Как ни популярны были в Москве жанровые картины Тропинина, которые москвичи могли видеть выставленными и в роскошном магазине Лухманова и в антикварной лавке Волкова, однако известность Василий Андреевич завоевал прежде всего портретами. В указателе Москвы на 1826 год, изданном в 1825 году, значится художник-портретист Василий Тропинин, живущий на Ленивке в доме Зимулина[33]. Владения Писаревой занимали территорию на углу улиц Волхонки и Ленивки. Тропинин снимал здесь небольшую квартиру на втором этаже. Просторный зал, служивший гостиной, и примыкавшая к нему комната — мастерская художника — были обращены окнами на Кремль.
По словам частого гостя здесь, Рамазанова, «собственные произведения Василия Андреевича, повешенные без рам на стенах, составляли всю роскошь квартиры, а вместе и мастерской, в которой постоянно господствовали простота, тишина и уважение к труду… Скромен был и подъезд, ведущий в квартиру Василия Андреевича; почтенный художник сам отворял двери своей квартиры посетителям». Другие посетители замечали, что двери им открывал сын художника, который и помогал гостям раздеваться.
За четверть века, прожитые Тропининым в доме на Ленивке, здесь перебывало множество людей. Одни приходили пешком и как желанные гости проводили вечера за скромной трапезой художника, ведя бесконечные беседы об искусстве, другие подъезжали в колясках с ливрейными лакеями и терпеливо высиживали перед портретистом на натуре.
В огромной галерее тропининских портретов, из которых сегодня мы знаем едва ли пятую часть, перед нами проходят первые сановники государства, вельможи, богатейшие московские тузы и ушедшая на покой аристократия, воины и дельцы, чиновники крупные и мелкие, купцы, артисты, художники и крепостные интеллигенты.
На основании длительного опыта и жизненных наблюдений художник выработал ряд приемов, создал систему, которая давала ему возможность в каждом портрете найти быстрое и безошибочное решение. Сейчас ее легко проследить по сохранившимся подготовительным материалам. Обычно соглашение о заказе фиксировалось карандашным эскизом, намечающим общую композицию портрета. Под принятым эскизом ставились размеры будущего полотна, имя изображенного и его адрес. Иногда указывалась и стоимость работы. Затем следовал более или менее подробный эскиз — этюд в красках или карандашный. Часто он исполнялся на маленьком листе картона на дому у заказчика, в привычной для него обстановке. Художник очень дорожил первым знакомством с натурой и работал быстро, стремясь схватить естественное состояние модели. Затем в мастерской эскиз переносился на большой холст, при этом иногда менялись аксессуары и даже поза изображенного. Работа над большим холстом требовала дополнительных натурных этюдов, и они делались карандашом очень подробно. Чтобы не утомлять заказчика, в них иногда фиксировались лишь отдельные части лица, рук. Все околичное писалось художником в мастерской: одежда — с «болвана», как тогда называли манекен, мебель — кресло, стол — и прочий реквизит имелись в мастерской и перекочевывали из портрета в портрет; иногда даже одежда бралась из реквизита художника.
Последующий этап работы над портретом требовал обязательного присутствия натуры в мастерской. В эти сеансы все улаживалось, все сверялось с жизнью. Сокращая по возможности этот этап работы, художник старался не утомлять своих сиятельных заказчиков и тем избегал выражения скуки, напряжения на лицах, неизменно сопровождающие длительные сеансы позирования.