Тропинин

Добродушие вовсе не обязательный признак портретов, исполненных Тропининым. Это черта русского характера, близкая и понятная художнику, которую он стремился подчеркнуть в своих моделях. Но она отнюдь не привносилась извне, она всегда глубоко органична для изображенных. Мы не найдем ни доброты, ни сердечности в изображениях Ираклия Ивановича Моркова. Любопытно, что портрета его, начальника московского ополчения, нет в Военной галерее Зимнего дворца. Когда утверждались списки генералов, царь вычеркнул его имя. Обстоятельство это, видимо, немало должно было огорчить Ираклия Ивановича, который оставался в опале и после 1812 года.

На повторном запросе о портрете Моркова стоит пометка «высочайшего соизволения не последовало». Другими словами, Александр I просто исключил неугодного ему генерала из состава героев 1812 года. Вероятно, это не было простой прихотью самодержца. Роль московского ополчения, хотя и состоявшего при самом Кутузове, в большинстве определялась вспомогательными обязанностями при сопровождении пленных и охраной транспортов. При переходе через Березину Александр I отпустил ополченцев по домам, мотивируя это разорением, которому подверглась Московская губерния. Правда, многие офицеры при этом по желанию были записаны в регулярные полки. По окончании войны Морков получил в награду Андреевскую ленту и до конца своих дней носил мундир ополченца. Высмеивая эту прихоть графа, москвичи говорили, что он воспользовался войной, чтобы «не выходить из патриотического халата» [41].

Крепостной живописец в своем старательно написанном портрете, который хранится в Третьяковской галерее, внешнего молодечества своего господина не скрыл. Приземленная прозаичность образа, несмотря на гладкость и особую старательность письма, одетого во все свои регалии генерала особенно явственна при сравнении его с легким поэтичным наброском ополченца со знаменем. Кажется, будто с этого рисунка, как с натуры, списывал Толстой чистые и поэтические грезы Болконского, когда тот со знаменем в руках шел под пулями впереди солдат. Сопоставление рисунка Тропинина с близким по композиции портретом Доу еще раз дает возможность убедиться в несоизмеримости внутренней наполненности искусства двух художников.

Тропининские портреты генерала И. И. Алексеева, князей Урусова и Чичерина, известные по копиям, находящимся в Военной галерее, однотонны, бестемпераментны и сухи. Совершенно иное впечатление производят подготовительные рисунки к ним. В них ощущение энергии и силы передано свободным штрихом, игрой светотени. Вместе с тем эта энергия всегда сдержанна, как бы остановлена сосредоточенной глубиной мысли.

В середине 1830-х годов был написан великолепный портрет гусара Мосолова в зеленой шинели, ярко-синем мундире, с кивером из белых и желтых перьев в руке. Бобровый воротник оттеняет прекрасное лицо молодого воина. Красота внешнего облика, блеск живописного мастерства здесь являются средством передать красоту нравственного долга и достоинство русского офицера. И юный красавец гусар Мартынов, позировавший художнику в счастливую пору его творчества, в 1824 году, и видавший виды старый солдат, написанный Тропининым уже на склоне лет, в 1843 году, — все они несут в себе знак пережитой ими героической эпохи. Разные на первый взгляд, портреты людей, послуживших ратному делу, объединены общей идеей верности воинскому долгу, которая видна и в обликах изображенных и в их особой выправке.

Окидывая взглядом многочисленные тропининские портреты, созданные в последние годы, где на отворотах сюртуков или на шинелях краснеют ленточки медалей Отечественной войны или Георгиевские кресты, полученные под Бородином, Смоленском или у Ватерлоо, теперь уже не найти прототипов гусара Давыдова. Не гусарская молодецкая удаль, не щегольство мундиров, но сосредоточенная мысль заботит эти столь же мужественные, сколько и добросердечные лица. Будто вслед за победой на поле брани сознание высшей ответственности перед Отечеством легло на их плечи. Вот перед нами портрет Н. Н. Муравьева-старшего, начальника школы колонновожатых, из которой вышли первые русские революционеры. Он изображен на склоне лет, в штатском платье, но с орденами, как бы держащим речь перед своими питомцами. В облике его видна военная выправка, умная твердость, решительность, достоинство, но прежде всего безграничная доброта.

Портрет декабриста Михаила Федоровича Орлова, прошедшего зрелым воином по полям Отечественной войны [42] и завершившего ее дипломатической миссией в Париже, — кульминация героической портретной галереи Тропинина.