Тропинка к Пушкину, или Думы о русском самостоянии

Поверьте мне: я много лет занимался историей русской буржуазии и знаю, чем она дышала. Например, в годы подготовки крестьянской реформы только единицы отваживались обсуждать проблему, а большинство было занято новым таможенным тарифом. И тут я согласен с Островским: бездуховная стадность не миновала наших «аршинников» и «самоварников». Россию же поднимали личности – Шелеховы, Боткины, Мамонтовы, Третьяковы. Поднимали с совестью и с Богом.

В вечном диалоге сознаний либерализм не претендует на истину в последней инстанции, он только указывает на свободу и терпимость как главные условия самореализации личности. Либерализм – это вектор развития демократии, но не сама демократия.

Сегодня много говорят о внелиберальной России, о том, что идеи либерализма надуло западным ветром. Конечно, влияние бесспорно, но главный источник – российская действительность. Да, мы отстали от соседей лет на триста. Не выработали аналога протестантской трудовой этики; не было у нас и церковной реформации. Значит ли это, что мы выброшены на обочину истории? Ни в коем случае! Истоки либерализма – в христианстве. Пусть позже, чем страны Запада, но Россия не миновала великой школы Духа. Недаром Пушкин писал: «Величайший духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство. В сей-то священной стихии исчез и обновился мир». И разве можно оспаривать очевидное: начало индивидуализации общества в эпоху Петра Великого, ее ускорение после падения крепостного права и в годы столыпинской реформы? Да, медленно, да, с перерывами, но процесс обретал необратимый характер. Мы слишком долго плутали по бездорожью, так долго, что сочли остатки средневековья – сельскую общину прежде всего – за вечную обреченность феодализму. Даже луч бердяевского гения не смог пробиться через туман веков и вынужден был признать Отечество свое историческим воплощением мифической «русской идеи», предопределившей путь к коммунизму. Стоит ли удивляться, что Бердяев не увидел либерализма! Он так и писал: «…в России никогда не было либеральной идеологии, которая бы вдохновляла и имела влияние».

Оставим на совести философа его заблуждения, как, впрочем, не будем искать и самоидентификации либерализма. Он всегда выступал на авансцене русской общественной мысли в самых разных костюмах, не привычных для Запада. Вспомним западников и славянофилов, кадетов серебряного века. Но не подлежит сомнению одно: в России всегда были сильны идеи постепенности реформ, терпимости, развития гражданского общества и индивидуализации общественного сознания.

Вообще, не существует универсальной формулы либерализма. Он всегда конкретен, ибо в конкретной исторической ситуации задача раскрепощения человека всегда конкретна. Остается постоянной только доминанта либерализма – Свобода!

Чем больше затягивался ночной диалог, тем больше хмурился мой собеседник, а когда я замолчал, он закурил сигарету и снова начал возражать:

– Так много слов о либерализме и… ничего конкретного. Сдается мне, что у ваших братьев по духу вообще нет созидательного плана социального строительства. Вы и западное-то общество в России строить не собираетесь. В сущности, вы обслуживаете олигархов. И надо отдать вам должное: понимаете, что увлечь Россию не удастся, и потому-то мечтаете только о преодолении пятипроцентного барьера на выборах в Государственную Думу. Разве не так?

На сей раз мне решительно захотелось спать. Пахнуло страницами зюгановских газет, и я раскрыл окно. Там, в ночном небе, совершался вечный круговорот бытия, а здесь, на грешной земле, не прекращались попытки переделать его. Вспомнил смех толстовского Пьера Безухова: «Ха-Ха-Ха! Не пустил меня солдат. Поймали меня. Заперли меня. В плену держат меня. Кого? Меня? Меня? Меня – мою бессмертную душу! Ха-Ха-Ха!»

Я тоже неожиданно для Николая Васильевича рассмеялся.

«Странный человек, – думал я. – Ушаковы – незаурядная фамилия. Знаменитый отец обеспечил его на всю последующую жизнь. Но Герцен тоже был не из бедных, однако вырвался из плена личного комфорта. А Гайдар – сын контр-адмирала и внук двух именитых писателей? Ему ведь тоже было, что терять, случись временное торжество коммунистов в августе девяносто первого или в октябре девяносто третьего. Неужели так велика сила нормативного мышления? А может, дело в банальной умственной лени? Бывает и такое, особенно в годы погружения в глубоко личное, когда шум жизни воспринимается как досадная помеха для восприятия музыки в концертном зале».

Во всяком случае, ни злобы, ни фанатизма в нем не было, и, преодолевая апатию, я стал отвечать:

– Вы говорите: у либералов нет конкретного созидательного плана. Какого? Пятилетнего? В 2005 году каждой семье – квартиру, а в 2010 году-всеобщее высшее образование? Или, на манер Явлинского, через пятьсот дней вытащить страну из кризиса? Но ведь семьдесят лет планировали и получили экономическую катастрофу!