Тропинка в дивный сад

Екатерининский канал чертовски прав
и величавостью, и привкусом расправ.
Его излом природный бережно хранит
счастливцев души, обращенные в гранит.
Блестящий, чудный, многоликий и живой,
летят шары и купола над головой;
фигуры в бронзе у фонтанов и колонн,
«чего изволите» – на крыше саксофон…

Но дело – после, и о суетном – потом,

бегу решительно в суденышке простом,
сегодня весел бородатый рулевой,
сам вдохновленный за штурвалом Ахелой.
Сжимаю мелкую монету в кулаке,
легко пройдем от «перспективы» по реке.
И тут себя вполне уместно ущипнуть,
квартет грифонов золотых укажет путь.
Знакомых улиц на витке очередном
там открывается рукав за рукавом,
где от парадной до другой всего-то век,
и безнадежно жив мечтатель человек,
где слух и зрение свободны от толпы,
но слышен топот поистершихся копыт.
Окно, другое оживляет силуэт —
герой как призрак и в молчании поэт.
Над легким мостиком четверку белых львов
завидный мастер умудрился рассадить,
вот-вот коснутся молоточки их голов —
не опечаленную струнность разбудить.
Вот – прежний рынок обрядился в изумруд,
о нем исполнен мемуарный чей-то труд,
а гиды тычут не туда, твердят не то,
им навсегда известно, сколько здесь мостов.
Стремится к небу, словно рощица весной,
фарфор торжественных фасадов расписной,
ныряет в облако румяный, смелый «шпиц» —
весьма разумное роскошество цариц.
Екатерининский канал чертовски прав,
не отыскать нигде волнительней «канав».
Здесь самый сонный из устроенных углов —
как символ многих озарений, дел и слов.

Вдруг ненадолго отлучится Ахелой

(кормило чуткое оставит мне одной) —
с прелестной Терпси тет-а-тет поговорить,
все Мельпомене слово в слово повторить.
На обстоятельства их бед махну рукой,
не полагается мифическим покой.
Пусть будет тайное в судьбе завидной их —
для настроения романсов городских.

Липы шепчутся запыленные,

реки водами движут сами,
бабы крестятся не
влюбленные,
и молельщицы все с носами.

Но в час заветный осмотреть водораздел
выходит мастер корабельных славных дел.
Он снова слышит, на минутку загрустив,
воспоминаний дальних собственный мотив.
Жаль, это русло не встречается с Невой,
он сел на ростру бы не спящею совой
и растревожил эту ткань стесненных вод,
и распахнул бы всех мостов пологий свод,
направил парус снисходительных богов
к черте «полунощных» и диких берегов!

Настал черед и невозможное сбылось,

он отправляется – в туман, как повелось.
А тот, кто выстроил легенду и сберег,
опустит в детскую ладошку якорек.

Те-перь на-всег-да!