Тропинка в небо<br />(Повесть)

На берегу было пустынно — в лагере шли занятия, и рядовой сачок не рисковал появляться на этом открытом месте. Манюшка подошла к загоравшей троице и, попросив разрешения у Кустова, села сбоку, так, чтобы и в их компании быть, и обозревать порученный ей участок.

Ее несколько удивило, что несмотря на жару, старший лейтенант был в брюках, ботинках и в майке (ребята, естественно, разделись до трусов.)

Разговор лениво плескался, как сонная вода у берега Самары. Мигаль и Славичевский не преминули продемонстрировать перед Манюшкой свои приятельские отношения с летчиком.

— Слушай, Саша, — обратился к нему Ронька, украдкой покосившись на Мария, — а ты как попал в авиацию?

— Без проблем, — охотно откликнулся тот. — У нас отец был летчиком. Мы с братом родились, можно сказать, возле взлетной полосы. Над домом — с утра до вечера — самолеты. Мы, бывало, на крышу и часами наблюдаем. Как взлетают, садятся. Комментируем. Вокруг — отцовы друзья-летчики. Веселые, крепкие люди. Авиация для них — мать родная. Единственная. В такой обстановке не заболеть — значит быть чурбаком. Мы и заболели. Сразу после школы — в летное училище, в Ейск.

— С братом? — спросила Манюшка.

Старший лейтенант сожалеюще цокнул языком.

— Ему не повезло. Не прошел по зрению. Поступил в высшее военно-политическое училище.

— Высшее политическое училище — это называется не повезло? — сказала Манюшка с усмешкой, которая означала: шутки я понимаю, но не считайте меня дурочкой.

Саша приподнялся и внимательно посмотрел ей в лицо.

— Ты, дружок, пока не созрел для авиации. Поскольку не понял: летчик — человек особый. Летчик — это… — Он сжал кулак и потряс им. — Да вот хотя бы такой случай: летчики отрабатывают учебную задачу. Пикирование в паре.

Вдруг у одного помпаж. Перебои в двигателе. На приборах температура — вверх, скорость — вниз. Включил автоматику — двигатель не запустился. Самолет проваливается. Падает. С земли команда — прыгать. А под ним берег моря. По всему берегу — пионерские лагеря. Нельзя. Стал запускать вручную. Двигатель включился на несколько секунд и опять. Но — проскочил-таки зону лагерей. Рухнул в лес… Потом шумели — подвиг, то-се. Нет. Для летчика — норма. Если б и он считал, что это подвиг — значит, не летчик.

— А сам-то он… что с ним? — севшим голосом спросил Мигаль.

— Ему повезло — остался жив. Ну, а потом — чепуха. Как говорится, мелочи жизни. Валялся в госпитале. Около двух лет. Перенес с пяток операций. Потерял ноги. Но все-таки летает.

— Летает? — поразилась Манюшка. — Как Маресьев?

Маресьев уже ушел в легенду, в миф, в былину и виделся ей Ильей Муромцем — богатырем из сказки.

Кустов засмеялся.

— Скажешь тоже — «как Маресьев»! Хуже, конечно. Но не хуже других.

Вдруг Славичевский и Мигаль, как по команде, пружинно вскинулись на ноги и побежали к реке. С гиканьем плюхнулись в воду и, поднимая брызги, дурачась, поплыли к тому берегу.

— А вы что же, товарищ старший лейтенант? Жара такая…

— А кому одежду сторожить? — без улыбки, глядя на нее погрустневшими глазами отозвался Кустов. — На дежурного надежды нет. Бросил пост, ушел трепаться.

Как будто по пояс в землю вогнал!

— Дежурный же не обязан сидеть у палатки, — виновато сказала Манюшка. — У него пост — весь пляж.

Вся пылая, она встала.

— Если мешаю, я уйду.

Кустов не отозвался. Понуро плетясь к палатке, девушка едва сдерживала слезы: «За что он вдруг так меня? Что я ему сделала или сказала такого?..»

Летчик вызывал в ней острый интерес и любопытство. Когда выпадал случай, она старалась держаться поближе к нему, ловила каждое его слово: ведь он был из того таинственного и героического мира, в который ей предстояло вступить, из мира, где, оказывается, продолжались подвиги Маресьева, Расковой, Литвяк.

Весь остаток дня был отравлен обидой. Манюшка почти все время сидела у входа в палатку, читала конспекты к завтрашним занятиям, не очень вникая в суть, и даже купалась без удовольствия, просто чтобы охладиться. С ребятами, навестившими ее во время послеобеденного купания, была неразговорчива, чем испортила настроение Васе Матвиенко.

Сдав дежурство, она отправилась в лагерь не напрямик, — через кустарник и лес, — а окружным путем, вниз по Самаре, которая в полукилометре от пляжа делала вилюжину и подкатывалась метров на пятьдесят к палаткам первой роты. Жара спала, небо подернулось полосами тонких перистых облаков, поглощавших и рассеивавших солнечные лучи. Легкий теплый ветерок тихо ерошил листву, ласково овевал лицо, забираясь под гимнастерку, гладил тело.

В том месте, где река начинала поворачивать к лагерю, стежка близко подходила к берегу, и Манюшка услышала шум, всплески и пофыркиванье купающегося человека. Часы показывали начало восьмого. Неужели нашелся такой обломок, что пожертвовал ужином ради удовольствия, которое можно было организовать себе часом позже? На такого стоило посмотреть! Она выглянула из-за густого куста калины.