Тропинка в зимнем городе

— Нет, просто хочу срезать несколько можжевеловых тростин — нужны для одной поделки…

— Давай-ка я тебя сфотографирую сейчас — вот таким молодцом, на старте. — Она расстегнула футляр, вскинула камеру. — Позируй, Ким, ну!

— Снимай, какой есть… — польщенно приосанился он.

Впереди и сзади них скользили шумные вереницы лыжников. Молодежь и люди в возрасте, деды и внуки, девушки и парни. Кого только не было здесь! Но Ким приметил с некоторым удивлением, женщин среди них было гораздо больше: по всей вероятности, многие мужчины остались дома отмечать женский праздник.

В глазах рябило от яркости лыжных костюмов: алые с белым, синие с красным, черные с зеленью. Лица полыхают радостью, возбуждением. Один за другим окунаются лыжники в лес. И сам этот лес будто веселеет от оказанного ему почитания — приветливо раскрывает свои объятия людям.

Чем далее углублялись они в чащу, тем мягче, глаже и чище становилась лыжня.

Светлана опередила Кима. Она скользила, как заправская гонщица: чуть подавшись вперед корпусом, играючи отталкиваясь палками, далеко вынося лыжи, под которыми поскрипывал укатанный снег.

— Не отстаешь?.. — обернулась вдруг, притормозила. — Как твоя голова — не кружится? Знаешь, после сотрясенья бывает…

— Малость чувствую. Но ничего, пройдет. Лес эту хворь выправит лучше всяких лекарств…

Молочно-белый снег был исполосован длинными голубыми тенями деревьев. Городские шумы отдалились, сменясь укромными шорохами леса. Разгоряченные тела требовали глубокого дыхания — и молодые люди жадно втягивали в себя прозрачный и чистый, напоенный запахами хвои и смолы, пьянящий воздух.

То и дело им приходилось обходить, обгонять других. И было приятно замечать удивление, легкую зависть во взглядах людей, которые были гораздо старше, — было радостно сознавать, что они молоды, что они, так им казалось, будут молодыми вечно.

И еще одна приятность: обходя других лыжников, Светлана со многими весело здоровалась — журналистская профессия награждает множеством добрых знакомств, — и Киму льстило то, что именно он идет с этой девушкой, он ловил на себе вопросительные, изучающие, внимательные взгляды.

По этим местам Ким прежде не хаживал: больше бегал с ребятами к Красной горке, а еще чаще выезжали на машине в отдаленные леса, и там ползали по сугробам на широких охотничьих лямпах, с двустволками в руках.

А сейчас они вышли из хвойника на пустошь, ниспадающую к ручью — здесь, вероятно, были луга, пашни.

— Пенсионерская горка, — крикнула Света, обернувшись. Лицо ее раскраснелось, шапочка сбилась на затылок и по лбу разметались прядки черных волос.

— А почему пенсионерская? — удивился Ким, прерывисто дыша от быстрого бега.

— А ты приглядись, кто здесь катается…

Горка была пологой и долгой, и на ней, действительно, буквально кишели пожилые любители лыжного спорта — довольно тучные и неповоротливые. А меж ними, с криками и визгом, неслась, лавируя, ребятня.

А дальше лыжня тянулась по визирке, рассекающей высокий ельник. Народу здесь заметно поубавилось, и на лыжне была одна молодежь.

— Можно подумать, что на той пенсионерской горке — ставная сеть, чтобы отлавливать старых да малых, — хохотнул Ким.

— Погоди смеяться — не заметим, как и сами… — отозвалась Света.

Солнце здесь с трудом просачивалось сквозь густую завесу хвои, и тень была даже мрачновата. А лыжня обильно усыпана игольем, шишечками, пылью коры — и скольжение стало похуже.

— Ой, сколько насыпалось! — Света запрокинула голову, посмотрела вверх. — А ведь не заметно, чтобы хвоя пожухла…

— Ель меняет свой мех, — объяснил Ким. — В лесу, как поглядишь, всяк норовит сбросить в срок старую одежду: что осина с березой, что горностай с зайцем. И сама земля тоже перестилает покровы… Видно, природа — леса и воды — не может жить, не обновляясь постоянно…

— Да, но ель-то какова искусница! Кажется, что всегда зелена, всегда одета, а и она сбрасывает свои наряды.

— Только тайком. Стыдливая девица, не дай бог, чтоб ее увидели нагишом… Вообще, ель — замечательное дерево. — Киму хотелось рассказать Светлане все, что он знает о лесах, а знал он многое. — Посмотри, какие все они стройные, как остры их верхушки. А почему елки всегда остроконечны, даже самые древние?

— Почему же?

— Говорят, что ель продолжает расти до последнего своего дня и часа.

— Правда? Вот бы и нам так же! — воскликнула Света. — Чтобы стройности никогда не терять.

— Тебе это пока не грозит, — ответил Ким, задержав взгляд на точеной фигуре девушки. И тотчас ощутил, как загорячилась кровь во всем теле.

Свернули в сторону от визирки и вскоре вышли к долине ручья. Спуск здесь был хорош: лыжи катили сами собой, безо всякого усилия. И место тут веселое, солнечное, раздольное. И кругом ни души — лишь они вдвоем.

Теперь Света шла неторопливо, плавно. Солнце, достигшее зенита, подернулось маревом, тонкой пеленой облаков. И чистый снег уже не слепил, а только посверкивал крошечными, будто стеклянная пыльца, искрами.

Ким нагнулся, набрал горсть, окунул губы, утоляя жажду.

— Не ешь снег — простудишь горло! — остерегла Светлана. — Ведь ты сейчас разгорячен…