Тропинки к паучьим гнездам

– А как он, Геннадий Дмитриевич, все это свое творчество хранил в тайне? Как его не засекли хотя бы за письмом? Ведь, как я понимаю, условия жизни у него были не санаторные, правильно? – почему-то я перешел на шепот.

– Правильно, Андрюша. – Взгляд у старика стал чуть ли не озорной. – Я знал, что он пишет. Это я ему давал бумагу и ручку. Он меня попросил об этом.

– Тогда я ничего не понимаю. Зачем вам-то это нужно было? Для чего? Вам-то, какой был резон подставлять себя? Он-то смертник. – Я недоуменно посмотрел на старика – Ему все равно, но вам-то было что терять! В конце концов, учитывая степень его диверсионной подготовки, эту ручку он мог использовать, как оружие. А если бы заложил он вас? Или узнал бы кто? …

Старик усмехнулся:

– Вон как заговорил! Прямо заправский разведчик… А это был уже мой личный слив, Андрюша. Наверно, это трудно объяснить тебе сегодня, но меня наша с ним связь даже как-то… тонизировала что ли. От конторы невозможно было утаить ничего. А я вот, хотел хоть это – да утаить! Понимаю, звучит странно, но объяснил, как смог. А насчет того, что заложил бы меня Карташов, или ручку использовал бы не для тех целей – не думаю. Опустошенный он был весь, какой-то вывернутый. Ему было все безразлично. Только во время тренировочных боев вроде как оживал. За это его в «учебке» очень ценили и побаивались, – Геннадий Дмитриевич глотнул минералки. – После того случая с арабом его долго не сцепляли с иностранцами, ждали пока ослабнет. Хороший был боец…

Старик откинулся в кресле и задумчиво опустил голову. Я лихорадочно искал самые главные вопросы из миллионов, роящихся в голове.

– А почему вы? … Почему он выбрал вас? … Откуда он знал, что может обратиться к вам с этой просьбой насчет дневника, и вы ему не откажете?

Геннадий Дмитриевич заглянул внимательно мне в глаза и прежде чем ответить, почему-то выпрямился в кресле:

– Да потому что он был знаком со мной. Потому что я сам зашел к нему в камеру, когда узнал, кто сидит там. И потому что, Андрюша, я и есть… – тут старик чуть остановился, а я замер в ожидании. – Я и есть, – повторил он, – тот самый Осилов, про которого писал Карташев.

От неожиданности я потерял дар речи. По-видимому, эмоциональное напряжение дорого далось старику, и одышка усилилась. Он хрипло дышал и уже был не бледным, а каким-то синюшным. Придя в себя, я поспешно налил ему минералки и пододвинул стакан. Сам же лихорадочно достал из пачки сигарету, прикурил ее, глубоко затянулся и с шумом выдохнул дым. Затянулся еще и только тогда посмотрел на старика.

Тому уже, вроде бы, чуть полегчало. Он горько усмехнулся, легонько, как бы с опаской, откашлялся:

– Да, Андрюша, я и есть тот самый полковник Осилов. Ты, наверное, спросишь, почему у меня другая фамилия? А это фамилия жены. Я поменял свою на всякий случай, да и чтобы лишний раз не вспоминать ту свою жизнь… Контора тоже, в принципе, не возражала.

Старик прижал платок ко рту и согнулся в резком приступе сухого надсадного кашля. Резко побледнел, на его лбу выступили капли холодного пота, четче выделились темные круги под глазами. Когда он отнял платок ото рта, на платке появились пятна крови. Я быстро погасил сигарету. Надо было закругляться, состояние старика ухудшалось на глазах, а столько вопросов хотелось еще задать. Наконец он немного пришел в себя:

– Геннадий Дмитриевич, а почему в Лондон с этим чемоданом? Я понимаю: «дипломатическая неприкосновенность», но это же была бомба! С таким грузом – и так рисковать! И зачем, если рядом были дружественные страны третьего мира, через которые этот чемоданчик без проблем и головной боли можно было бы доставить в Союз? В чем был смысл этой рискованной поездки в Лондон? Точнее, транспортировки такого груза через Лондон в Москву.

Геннадий Дмитриевич пристально посмотрел мне в глаза и спокойно произнес:

– А груз и поехал в Москву. Он был отправлен, как только они передали его Летягину во Вьетнаме. – Старик усмехнулся. – Чемоданчик, который передали мне в Лондоне, был бутафорией, обычной «пустышкой»! Я никогда не видел того груза, о котором пишет Карташев.

От неожиданности я с шумом, чуть не поперхнувшись, выдохнул сигаретный дым и уже открыл было рот, чтобы задать встречный вопрос. Но старик опередил меня:

– Ко мне в Лондон они были отправлены с целью проверки на «вшивость». И Карташев поначалу, вроде бы, эту проверку прошел. – Старик отпил воды и продолжал. – Я понимаю, ты спросишь, а почему в Лондон, ведь эту проверку можно было бы организовать и в Москве? В принципе, можно было бы, но конторе нужна полная изоляция сотрудников от привычной среды, и изоляция не принудительная, а, как бы это сказать, по бытовым причинам – вроде как, по работе. Вот и отправили их ко мне.

Я понимал, что дальше пытать старика бесчеловечно, но мне нужно было задать ему хотя бы последний, самый главный вопрос, мучивший меня: